подрезаем.
— А если у меня и крыльев-то нет, так что же мне делать? Вон хвост и тот оторвали… — неуверенно заспорил Крыс.
— Не видишь ты, Крыс, перспективы из-под своей половицы, — гнул своё Ворон. — Нет в тебе полёта. Вот мои птичьи сородичи в Париже, так те тоже чёрт те как живут. А сами виноваты. Про них даже один тамошний поэт написал. Вот, послушай, — называется «Птицы в Париже».
— Да, птицам — мигрантам хорошо, — они, приотдохнув на чистых, незасеянных полях своих недоразвитых стран, могут и снова в Париж прилететь. А там тебе и подкормку раздают, и помойки богатые и, опять же, свободное варенье, — с завистью грустно сказал Крыс.
— Птицы-то птицы, а всё равно не хотят ничего менять в своей жизни: и ленятся, и боятся, — закончил дискуссию Ворон.
Все удручённо замолчали.
Однако, уже через минуту тишину нарушил Хомо:
— Послушай, Сержант! Я же вам уже как-то рассказывал, что моим коронным номером было обойти зрителей со шляпой, — много чего дают. Может, нам и сейчас попробовать, а?
Чувствовалось, что Хомо понравилось ходить в сопровождении Сержанта, — как-то это было надёжнее. Но Сержант воспринял идею без щенячьего восторга и поморщился. А вот Крыс оживился и, гордо посмотрев на Муру, сказал:
— А можно и я с вами? Может, и мне чего-нибудь дадут.
— Сиди уж, Крыс! Ты и так в каждой бочке затычка, — осадил его Кок.
— Хомо, а я могу вам даже подходящую табличку надписать: нацарапаю, как курица лапой, — хихикнула Цыпа, оживившаяся от открывающейся перспективы пополнения слегка истощившихся запасов провианта.
— А что! Это топ — гениальная мысль. Будете беженцами — погорельцами, — с довольным видом поддержал Кок, которому, как всегда, опять страшно хотелось есть.
Со своей полки Ворон прокаркал, не то в шутку, не то всерьёз:
— Да ты, Хомо, с этой своей тросточкой и цилиндром можешь изображать и слепого с собакой — поводырём.
Возможный текст таблички на груди у Хомо явно разбухал прямо на глазах, но в конечном счёте Цыпа, с некоторым трудом освежив в памяти буквы алфавита, вкривь и вкось нацарапала следующие душераздирающие строки: «Слепой — беженец — погорелец. Помогите коль не можете».
Последняя фраза вызвала у всех присутствующих некоторые смутные сомнения, но ничего получше они придумать не смогли, да и некогда было. Сам же Ворон с высоты своей Сионской горы мудрецов, как ни крутил головой из стороны в сторону, но разглядеть Цыпины закорючки не смог.
— Ну, ладно, Сержант! Ноги в зубы и бегом! — сказал Хомо.
После недолгих сборов, во время которых Хомо приладил себе треснувшие солнцезащитные очки с одной дужкой, а на шипованный ошейник Сержанта был прикреплён значок почётного члена общества «Спасение животных», друзья дружно пошагали в город. Крыс с уважением и завистью смотрел им вслед.
— Ну, куда пойдём, Сержант? — спросил Хомо, когда они приблизились к городку. — К супермаркету?
— Ну да! Нас там как раз только и поджидают.
— Тогда пошли к церкви, — там все собираются.
Церковь была расположена ближе к центру города, и в том направлении шло довольно много народа, преимущественно пожилого возраста, — наверно, к вечерней службе.
По обе стороны от входа в церковь стояли и сидели побирушки самого разного пошиба, а также богомольные старушки. Появление Сержанта и Хомо, который к этому времени повесил себе на грудь Цыпину табличку, не только не вызвало у них большого сочувствия, но даже не выявило в них и капельки христианского сострадания. Их этой табличкой было явно не пронять.
— Послушайте, ребята, — сказал один небритый бомж с подвязанной ногой. — У нас здесь уже есть пара погорельцев: торчат тут третий год, — всё никак на обратную дорогу не спешат себе набрать. И теперь
