какой стыд имел… Тут тебе что — притон? Почему ты всегда их ко мне волокешь?
— Потому что я тут живу, — огрызнулся Реджи, укладывая Олу на пол.
— Живет он тут… Гнать тебя надо поганой метлой! Куда ложишь, волоки его к себе на второй этаж! Тута тебе не притон! Матери нажалуюсь, охальник! Творит что хочет, совсем от рук отбился…
— Это девушка, — он развернул брезент, и Ола зажмурилась от яркого света.
— И правда, девка… — склонившись над ней, констатировала старуха.
Вылитая баба-яга: мясистый крючковатый нос, седые космы, коричневое морщинистое лицо, а глаза под кустистыми бровями неожиданно умные, острые, проницательные.
— Та самая туристка с Земли Изначальной, которая помешала Казимиру, — вполголоса добавил Реджи. — Посмотри сама, что это такое.
— Тьфу ты, обормот! Девка — это тебе не что, а кто!
После этого Ола сразу почувствовала к старухе симпатию, несмотря на ее типично ведьмовскую наружность.
Та впилась в нее изучающим взглядом, потом распорядилась:
— Ставь воду для отваров.
Это было сказано уже другим тоном — серьезным и деловитым, словно врач дает инструкцию младшему медперсоналу, и Реджи безропотно двинулся к двери.
— Не наследил? — бросила ему в спину ведьма.
— Нет.
У Олы в глазах рябило от убранства комнаты: лоснящийся бархат, люстра из разноцветных стекляшек, оплетенная извилистой резьбой старая мебель, малиново-золотая роспись по черному лаку. Из дверного проема поплыл густой запах трав, и глаза сами стали слипаться. Напоследок мелькнула мысль: «Как же я теперь доберусь до портала?»
Пробуждение среди наползающих друг на друга пестрых ковриков, бокальчиков с потускневшей глазурью, этажерок с истрепанными книгами и разлапистыми древесными корнями. Как будто ничего не болит. С улицы доносится шум, словно там происходят спортивные состязания или масштабный мордобой.
На ней была чужая хлопчатобумажная кофта в горошек, отделанная ветхими кружевами. Левый голеностоп перебинтован — профессионально, как в травмпункте.
Ступая осторожно — никаких болезненных ощущений, однако не могло же все так быстро сойти на нет — Ола добралась до окна, отодвинула тяжелую штору с вышитыми золотыми букетами. Вот это картинка! По улице носится животное, похожее на кабана с дикобразьими иглами, а двое мужчин в форменных комбинезонах Санитарной Службы и полицейский стреляют в него, но попасть не могут. Прохожие жмутся к стенам. Жаль, нет кинокамеры… Впрочем, с кинокамерой она бы намучилась: цифровая видеотехника на Долгой не работает, и те, кто хочет поснимать, берут с собой аппаратуру, изготовленную по технологиям двадцатого века, а там никаких встроенных компов — вроде как сам пользователь вместо компа.
Свинобраз скрылся за углом, преследователи побежали за ним.
Ола потрогала подбородок: не больно. Кажется, дешево отделалась.
Психологические терзания затихли еще вчера. Насильники были убиты у нее на глазах, каждый пережил напоследок пусть коротенькую, но агонию — такая развязка хоть кого бы удовлетворила, так что можно выбросить мерзкий инцидент из головы и подумать о насущном. О возвращении домой.
Дверь не заперта. Пол застелен разноцветными циновками, по стенам висят пучки высушенных трав. Из проема в конце коридора доносятся голоса:
— …Идет сюда. Я бы эту девку взяла в ученье… Жалко, нельзя ее тут оставить, пока переполох не уляжется. Слышь, может, хотя бы она тебе по нраву придется? Не из нашенских, иноземная туристка… Ты глянь, она и телом ладная, и лицом пригожа, а что волос у ей на голове мало — не беда, отрастут…
Собеседник что-то буркнул в ответ, и на этом диалог прервался, потому что Ола остановилась на пороге и поздоровалась. Вчерашняя старуха приветливо осклабилась в ответ, а Реджи — тот едва удостоил гостью взглядом. На нем были добела вытертые джинсы и черная атласная рубашка, волосы стянуты на затылке, под глазами тени.
— Поди отдохни, — вздохнув, посоветовала старуха. — Завтра утречком уйдете, к тому времени и девка поправится. А покуда выспись, да перед этим отвара попей. Ишь, глаза-то красные, ровно у кесу… Вы, молодые, силы экономить не умеете.
Реджи удалился молча. Хозяйка сокрушенно покачала головой, словно извиняясь за его манеры, и проводила Олу в «умывальную комнату», а после дала длинное шелковое кимоно с малахитовыми разводами, усадила за стол и принялась угощать какао, чаем с душистыми травами, всякими лакомствами.
Звали ее Текуса. Она была не прочь оставить девушку у себя, если та не успеет уйти на Землю через Равдийский портал — Ола это быстро уловила и слегка забеспокоилась. Неплохо, когда есть запасной аэродром, но вдруг старуха, увлеченная своими непонятными планами, не захочет ее отпустить?
— Не боись, у нас тут хорошо, и каждое время года на свой лад хорошее, — расхваливала Текуса свой мир. — Оно, конечно, иные в зимнюю пору бедствуют, но такие, как мы с тобой, хоть летом, хоть зимой живут припеваючи.
— Что вы имеете в виду? — вылавливая позолоченной ложечкой с витым черенком клубничину из сливок, осторожно спросила Ола.
— Ведьма ты. Да еще к Лесу отзывчива, а таких мало, кому лесное колдовство доступно, по пальцам перечесть… Этот бандит потому и приволок тебя ко мне.
— Если б я была ведьмой, не вляпалась бы в такую историю.
— А неученая потому что! Ну, это дело наживное, всему выучишься… Вишь, гроза-то вчера особенная была, колдовская, но простой человек не почуял бы, а опытный колдун опять же почуял бы по- другому, без хвори. Когда ты о своих недомоганиях сказала, он смекнул, что к чему — тут он молодец, мигом все схватывает. Окромя того, Казимир знатный специалист, и не будь ты ведьма, не смогла бы перебить его чары.
В общем-то, лестно… Жила себе и не подозревала о собственном потенциале.
— А кто вызвал вчерашнюю грозу?
— Кому надобно было, тот и вызвал, — безразлично обронила старуха, подливая к себе в чашку сливок из серебряного кувшинчика, с одного бока покрытого темноватым налетом, с другого до блеску начищенного. — У кажного свои дела…
У Олы мелькнула мысль, что Текуса и Реджи к этой искусственной грозе еще как причастны! И Реджи не случайно оказался вчера вечером поблизости от береговых ворот, и в дом так бешено ломился потому, что потерял много сил и нуждался в отдыхе — иначе, наверное, свалился бы на улице. Разделавшись с пятерыми подонками, он в течение некоторого времени находился в полуобморочном состоянии; Ола вспомнила, каким измученным было его жесткое худощавое лицо, когда он с прикрытыми глазами развалился на стуле. Наверняка это он нарисовал на воротах колдовские знаки, притянувшие молнии, и помог Эвендри-кьян-Ракевшеди сбежать. Но такие догадки лучше держать при себе.
Дипломатично поинтересовалась:
— Сколько лет вашему внуку?
— Двадцать второй пошел, ежели по стандартному считать. Не внук он мне. Ученик. Страсть до чего способный, но невоспитанный, как есть бандит. Мать у него настоящая дама, служила при дворе Зимней Госпожи, а этот вона какой — уж сама поглядела! Вишь, мать его еще во младенчестве чужим людям отдала, которые и колотили кажный день почем зря, и куском попрекали, оттого злой вырос.
— Что же она так поступила?
— А нельзя было иначе. Спасала она его, проклятье отвела. Кабы не это, он бы еще малым дитем помер. Глянь вот, какая была его мать, когда служила придворной дамой у Зимней Госпожи!
Старуха с театральным кряхтением выбралась из-за стола, выдвинула нижний ящик солидного темного комода с выпуклыми завитками. Ола думала, что она покажет портрет, но та вытащила и встряхнула, расправляя, тончайшую, словно из молочного тумана сотканную накидку, расшитую жемчугом и
