— Когда распределяли стражей, семья Озера точно не стояла во главе очереди, — с горечью улыбнулся Кристиан. — С тех пор как… мои родители умерли… стражей все время не хватает.
Мой гнев вспыхнул с новой силой.
— Но это несправедливо. Нельзя наказывать вас за то, что сделали ваши родственники.
— Это не наказание, Роза. — Таша, казалось, совсем не была возмущена, а следовало бы, по моему мнению. — Просто… расстановка приоритетов.
— Вас оставили беззащитной. Вы не можете никуда поехать в одиночестве!
— Я не беззащитна, Роза. Я уже говорила об этом. И если бы я действительно хотела иметь стража, я могла бы поднять шум, но слишком хлопотно. Мне и так хорошо.
Дмитрий посмотрел на нее.
— Хочешь, поеду с тобой?
— И не будешь спать всю ночь? — Таша покачала головой. — Я не могу так обойтись с тобой, Димка.
— Он не возражает, — быстро вмешалась я, в восторге от этого решения.
Дмитрия, казалось, позабавило, что я говорю за него, но он не стал опровергать меня.
— Я и вправду не возражаю.
Она заколебалась.
— Ладно. Но тогда нам нужно отправляться.
Наша противозаконная вечеринка распалась. Морои двинулись в одном направлении, мы с Дмитрием в другом. Они с Ташей договорились встретиться через полчаса.
— Ну и что ты о ней думаешь? — спросил он, когда мы остались одни.
— Она мне понравилась. Супер. — Я задумалась. — И я поняла, о каких знаках ты говорил.
— Ой ли?
Я кивнула, глядя на дорожку, по которой мы шли. Она была посыпана солью, и все же кое-где блестели участки льда.
— То, что она делала, — не ради славы. Долг. Так же, как… Так же, как моя мама.
Мне претило делать это признание, но правда есть правда. Возможно, Джанин Хэзевей — худшая мать, которую можно себе представить, но страж она выдающийся.
— Дело не в знаках, не они имеют значение, будь то молнии или шрамы.
— Ты быстро учишься, — одобрительно сказал он.
Я прямо раздулась от гордости.
— Почему она называет тебя Димка?
Он негромко рассмеялся. Он много смеялся тем вечером, и мне это очень нравилось.
— Уменьшительное имя от Дмитрий.
— Бессмыслица какая-то — совсем не похоже на Дмитрий. Тебя нужно называть… ну не знаю… Дими или что-то в этом роде.
— По-русски получается иначе.
— Странный ваш русский.
По-русски уменьшительное имя Василисы было Вася, что для меня не имело никакого смысла.
— И английский не лучше.
Я лукаво посмотрела на него.
— Если ты научишь меня ругаться по-русски, я, может, по-новому оценю твой язык.
— Ты и так ругаешься слишком много.
— Просто я так самовыражаюсь.
— Ох, Роза… — Он вздохнул. — Уж как ты выражаешь себя, так, по-моему, никто не умеет.
Я улыбнулась, и некоторое время мы шли молча. Сердце пропустило удар, я так счастлива была просто находиться рядом с ним. Когда мы вместе — в этом есть что-то очень теплое и… правильное.
Пока я не столько шла, сколько парила над тропой, в голове зашевелилась еще одна мысль.
— Знаешь, в шрамах Таши есть странность.
— Какая? — спросил он.
— Эти шрамы… Они ее портят, — медленно начала я, чувствуя, как трудно выразить свою мысль словами. — В смысле, очевидно — раньше она была по-настоящему красива. Но даже с этими шрамами… ну не знаю. Она красива в каком-то другом смысле. Типа… Типа как будто они часть ее. Они делают ее совершенной.
Дмитрий не отвечал, но искоса взглянул на меня. Я тоже, и, когда наши взгляды встретились, я увидела в его глазах мимолетный отблеск прежнего влечения. Он тут же исчез, но я его видела. На смену ему пришли гордость и одобрение, что было почти так же хорошо.
Когда он заговорил, это прозвучало как эхо сказанного прежде.
— Ты быстро учишься.
ШЕСТЬ
Когда на следующее утро я отправилась на наше занятие перед уроками, то была, как никогда, довольна жизнью. Тайные вчерашние посиделки прошли просто супер, и я чувствовала гордость за то, что пошла против системы и подтолкнула Дмитрия поехать с Ташей. И самое лучшее, вчера я впервые взяла в руки серебряный кол и доказала, что умею обращаться с ним. Очень довольная собой, я не могла дождаться начала следующего занятия.
Быстренько одевшись так, как всегда для этих занятий, я буквально полетела к гимнастическому залу. Однако, сунув голову в ту комнату, где мы упражнялись вчера, обнаружила, что она темна и пуста. Щелкнув выключателем, я внимательно огляделась — на тот случай, если Дмитрий придумал для этого занятия что- нибудь странное, завуалированное. Ничего. Пусто.
— Дерьмо, — пробормотала я.
— Его здесь нет.
Я взвизгнула и подскочила на десять футов. Резко развернулась и наткнулась на взгляд карих прищуренных глаз матери.
— Что ты здесь делаешь?
Едва слова сорвались с моих губ, ум зарегистрировал, как она одета. Обтягивающая рубашка с короткими рукавами, свободные, затягивающиеся на шнурок штаны, похожие на мои.
— Дерьмо, — повторила я.
— Попридержи язык! — возмутилась она. — Мало того что ты ведешь себя так, будто ничего не слышала о хороших манерах, еще и выражаешься.
— Где Дмитрий?
— Страж Беликов в постели. Он вернулся всего пару часов назад и нуждается во сне.
Брань чуть снова не сорвалась с моих губ, но я проглотила ее. Конечно, Дмитрий спит. Он возил Ташу в Мизулу днем, в часы работы человеческих магазинов. Технически он не спал всю академическую ночь и, скорее всего, вернулся совсем недавно. Тьфу! Может, я и не стала бы подталкивать его к этой поездке, если бы заранее подумала о таком ее результате.
— Ну, надо полагать, занятие отменяется… — торопливо заговорила я.
— Успокойся и надень вот это.
Она протянула мне что-то вроде боксерских перчаток, но не таких толстых и объемистых. Хотя предназначались они для того же — для защиты рук.
— Мы работаем с серебряным колом, — надулась я, натягивая перчатки.
— Ну а сегодня займемся этим. Вперед!
От всей души жалея, что по дороге от корпуса меня не сбил автобус, я вслед за ней вышла на середину гимнастического зала. Ее вьющиеся волосы были подняты и закреплены заколками — чтобы не мешать, и шея полностью обнажилась. Кожа была покрыта татуировками. Самая верхняя представляла собой извилистую линию: символическое изображение клятвы, даваемой по окончании Академии, и согласия
