Как же я ненавижу вашу шайку первозванных апостолов! Доколе я буду терпеть вас? О род неверный и развращенный!..
Вы — низкий сброд, бродячие ублюдки и невежественная чернь!
Вам были преподаны духовные дарования. Вы же, нечестивцы, бросали святыню духа низкорожденным псам-иудеям, метали жемчуга в свиной навоз…
— Мы созидали Дом Божий…
— Вы учиняли общины нищих тунеядцев и отщепенцев, вы присваивали себе малую лепту слабых женщин и легковерных мужчин. Но боялись и отвергали людей образованных, сильных духом, богатых своим трудом и наследием благородных предков.
Мне известно, почему вы злобно гнали книжников Савла и Варнаву. Не вы, но они — подлинные созидатели экклезий как церквей, домов Божьих.
Несть в будущей истинной вере обрезанных иудеев из невежественных колен Израилевых. Одни лишь имперские римляне и мудрые эллины установят католический порядок домов Божьих.
Только образованным книжникам и писцам суждено передать, донести благую весть о спасении душ человеческих до варварских племен и народов…
— Не боишься претор, коли тебя во плоти сочтут за христианина?
— Я мог бы им стать, Кифа, — претор Альберин опять обрел ровный тон и перестал громыхать железным голосом.
— Вместе с тем я не могу назвать себя телесно христианином, коль скоро глубоко презираю ваши невежественные ветхие мифы и грязный иудейский образ жизни.
Запах твоих гниющих ран, Кифа, мне более приятен, нежели вонь месяцами немытой подлой еврейской плоти. Твои раны благородны, тогда как ваш иудейский кагал отверг предписание Моисеева закона об омовениях в термах…
— Ежедневное мытье придумали в суемудрии фарисеи и книжники…
— Эх, Кифа, Кифа… Как жаль, что я должен тут с тобой суесловить и краснобайствовать пред городом и миром.
— Бесстрашный Гай Альберин испугался долгого разговора с преступником на глазах у всех?
— Ты глупец, Кифа. Я не с тобой говорю, но с Ним. Кроме Него нас никому не дано слышать и видеть. Ибо невидимое вечно, а видимое преходяще.
От мира и века сего Черный Претор подъехал ненадолго, чтобы взглянуть, как идет казнь, и через минуту уедет…
— О, пресветлый ангел, тебе подвластно время!
— Ты дважды глупец, Кифа. Ты такой же дурак, как и те придурки, собирающиеся вручить тебе ключи от дверей в рай.
— Значит, он есть, рай Божий и тысяча лет нашего царствия на земле?
— Ты трижды глупец, Кифа. На поприщах земнородных это знание запретно в вышних всем разумным душам.
— Но Он обещал…
— Вы никогда Его не разумели, презренные невежественные иудеи.
Ты забыл, невежда, о Его благовествовании. Смотри, Кифа, как бы Он не сказал тебе и твоим апостольским святотатцам: 'Кто вы? Я не знаю вас…'
Мне скучно с тобой, Кифа. Пусть тебя когда-нибудь в миру поименуют святым Петром и первым наместником Бога на земле, ты мне безынтересен, иудей Кифа…
Проси, что хотел, несчастный. Я должен исполнить пророчество…
— О, пресветлый ангел Господень, извини меня за мою грубость…
— Не лицемерь и не святотатствуй, Кифа. Я делаю то, что мне должно.
— Ты — архонт-эргоник?
— Если бы это было так, то ты умер бы, Кифа, спустя мгновение, как задал этот нечестивый вопрос. Тогда как пророчество нашло бы иных исполнителей, иное время и место…
Так мне тащить сюда твоего возлюбленного Иоанна? Или, быть может, ты предпочтешь лекаря Марка?
Решай скорее, содомский апостол Петр. Не то я могу и передумать. Неизреченное пророчество в эпигнозисе не ограничивает моей свободы воли.
Учти, обрезанный иудей Кифа: ни Марк, ни Иоанн не скажут о тебе ни полслова. И завтра же они постараются о тебе навсегда забыть.
Даже крест, на котором ты распят, назовут именем апостола Андрея.
— Мне достаточно того, как ты меня нарек римским именем Петр, о пресветлый ангел, меня испытующий…
— Ты опять за свое, недостойный и презренный иудей? Последний раз спрашиваю, кого ты выбрал?
— Апостола Иоанна. С его слов напишут о нашей любви к Спасителю.
— Эх, твердокаменный Кифа, жестковыйный Кифа. И на кресте ты скандально богохульствуешь… Быть по-твоему.
Претор Гай Юнний Регул Альберин отвернулся от распятого преступника и наполовину вытащил гладий из ножен. Резко и контрастно сверкнул изумруд, вделанный в рифленую рукоять.
Тотчас от внешнего оцепления отделились двое преторианцев. Оба белокурые и голубоглазые, наверное, тевтонцы. Они мерным шагом ветеранов двинулись к толпе зевак и выдернули из нее недомерка-еврейчика с круглыми глазами, побелевшими от паники. Заломив ему за спину руки, они волоком потащили полубесчувственное тело и молча бросили его к ногам претора.
Гай Альберин дотронулся мизинцем правой руки до золотого всаднического перстня, затем обхватил эфес и бесстрастным голосом обратился к распятому преступнику:
— Передавай недостойному дарования Души Святой и Безгрешной, недостойный Кифа. Едва содомит Иоанн соединится с твоей рукой, я остановлю тебе сердце. Прощай, Кифа…
Не дергайся, твердый Кифа. Это покамест не смерть. Ты умрешь как только моя Стеллана вступит на Тибуртинскую дорогу…
Претор Альберин презрительно скривился и самым кончиком ножен подтолкнул от ужаса мало чего соображавшего круглоглазого. И тот на коленях пополз к руке распятого, пока одурело не ткнулся в нее лбом…
Минули несколько минут, и невозмутимый Черный Претор в красном плаще пружинистой походкой подошел к Стеллане. В то же время все те же два могучих тевтонца подхватили круглоглазого, похоже, полностью лишившегося чувств, протащили сквозь ко всему равнодушное оцепление преторианцев и с размаху швырнули в толпу ротозеев…
— 4 —
Филипп Ирнеев взглянул на часы в заставке мобильника. Прошло менее пяти минут.
'Если кому подвластно время, так это моему асилуму. И Нике, конечно, умеющий наводить эйдетический контакт.
Ну, дела, мадре миа!'
— Подъем, неофит, кончай расслабуху! — скомандовала Вероника, успевшая пересесть в кресло напротив прежде, чем Филипп полностью высвободился от ментальной связи и передачи мыслеобразов.
'Господи, ну и ощущеньице! Сдается, такое называют: на чужом пиру похмелье?'
— Если не очухался, глотни малость армянского бренди…
— Тебе налить?
— Не стоит. Хотя нет, плесни мне ямайского рому на донышке и парочку лаймов прихвати.
Теперь слушай. Толковать наши ретрибутивные видения, как тебе не раз говорили, не нашего ума дело, обезьяний бизнес, безнадежный и бессмысленный…
— Как и сны?
