Витязь в барсовой шкуре

Расточитель вражьей крови. Слушай голос светлой нови.
Брат твой младший — звук любови — лает дальний свой привет.

Знал довольно я смятенья. За упорное стремленье
Получил и награжденье. Воплотился помысл мой,
Я узнал о той, в чьем взоре светит солнце, тают зори,
Мысль о ком лелеет в горе лев, сокрытый под землей.

Так. В плену она, в Каджэти. Взяли солнце каджи эти.
Быть за это им в ответе. Шутка мне пуститься в бой.
Из нарциссов — дождь кристальный. Роза вся в росе печальной.
Каджи в край сокрылись дальний. Но бесчисленен их рой.

Сердцем радуюсь той вести. Час не слез, а верной мести.
Там, где ты и брат твой вместе, трудность пала, даль светла.
Силой вашего хотенья достоверно достиженье.
Кто восставит вам боренье? Не преграда вам скала.

Прочь ведет меня дорога. Снизойди. Пожди немного.
Стережет враждебность строго ту плененную луну.
Но примчимся мы, ликуя. Не томиться ей, тоскуя.
Что тебе еще скажу я? К брату брат — волна в волну.

Верность слуг твоих — громада. Слышать это — будет рада
Мысль твоя. А им награда быть высокая должна.
Кто с кем вместе, примет сходство. С благородным — благородство
Явно здесь твое господство. Доблесть сильного видна».

Слов изящных ценный слиток, чувств своих излив избыток,
Он свернул скрепленный свиток, и рабам Фридона дал.
На словах сказал, что нужно, синевласый,—с розой дружно
Рот его сверкнул жемчужно, свет коралловый в нем ал.

Грустен миг разлуки смутной. Вот он в горести минутной.
Но, найдя корабль попутный, он свершит мечты свои.
Солнце с ликом полнолунным, он пойдет путем бурунным.
Плачет Фатьма гласом струнным. Кровь и слезы льют ручьи.

Все твердят ему с слезами: «Что ты, солнце, сделал с нами?
Жег нас жаркими огнями. Для чего ж ввергаешь в мрак?
Праздник мучает, кончаясь. Мы здесь умерли, отчаясь.
Схорони нас, разлучаясь. Схоронил уж нас и так».

41. Сказ о том, как отбыл Автандил из Гуляншаро и встретился с Тариэлем

Вот плывет корабль в просторе. Автандил проехал море.
Радость светится во взоре. Будет счастлив Тариэль.
Скоро кончится тревога. Верный путник хвалит бога.
Необманчива дорога, и уж близко светит цель.

Лето светит изумрудом. Веет ветер с тихим гудом.
Скоро розы нежным чудом розоликому мелькнут.
Солнце путь переменило. Стройный едет, млеет сила.
Кипарис вздохнул, — так мило видеть розы там и тут.

Их не видел с давних пор он. Гром прокаркал, словно ворон.
Дождь пролился, прахи стер он, охрусталил ширь долин.
Розы-губы с поцелуем к розам льнут, и он, волнуем
Грезой, шепчет: «Мы здесь чуем диво-розу Тинатин».

Но, о друге помышляя, вот слеза и вот другая.
К Тариэлю поспешая, едет, слышен стук подков.
Все пустынно, дико, серо. Если ж лев или пантера
Рыкнут, — сила в нем и вера, — бил их в чаще тростников.

Он пещеры замечает. Взор их тотчас же признает.
Рад, но все же размышляет: «Побратим и друг мой здесь.
Заслужил я с ним свиданье. Вдруг не выйдет?
Вновь страданья. И напрасно ожиданье. Труд тогда погибнет весь.

Если ж здесь он, верно, ныне не в пещере. По равнине
Ход дает своей кручине, в поле мечется, как зверь.
Посмотрю за тростниками». Даль он меряет глазами.
И поспешными шагами конь, свернув, идет теперь.

Вот опять пустился скоком. На просторе на широком
Весел. Песня. Ненароком — солнце в полной красоте.
С ликом ярким и горящим. Тариэль с мечом блестящим
В тростниках блуждал по чащам и застыл на их черте.

Он стоял, как в землю врытый. Лев пред ним лежал убитый.
Кровью львиною омытый, меч горел в руке его.
Зов услыша Автандила, вздрогнул он, проснулась сила.
Побежал. Увидеть мило брату брата своего.

Светлый миг развеял дымы. Соскочил с коня любимый.
Обнялися побратимы. Шея к шее нежно льнет.
Точно что-то их сковало. Цель близка, слабеет жало.
Роза розу целовала. В поцелуйном звуке мед.

Тариэль истаял в стонах. Но, как луч сияет в кленах,
Он, в словах резных, точеных, сердцу дал явить свой свет.
Возвещает тополь стройный: «Ты со мной, — и муки знойной,
Восьмикратной, беспокойной, в озаренной мысли нет».

Отвечая сердцу эхом, Автандил исполнен смехом.
Манит друга он к утехам. Зубы светятся лучом.
Молвил: «С вестью я желанной. Роза, луч приявши жданный,
Снова глянет осиянной. Не печалься ни о чем».

Тариэль сказал: «Отрада — быть с тобой. Ты радость взгляда.
Больше мне услад не надо. А прольет господь бальзам,
Будет божье утешенье. Ты же знаешь изреченье:
В чем небесное решенье, предоставим небесам».

Видя это в Тариэле, что в печали он, как в хмеле,
И что вести в нем не пели, Автандил спешить решил.
Вынул он кайму покрова той, в ком вечно розы снова.
Тариэль глядит. Ни слова. Дрогнул. Вмиг ее схватил.

Почерк он признал посланья. В лоскуте прочел признанье.
И к лицу он, без дыханья, прижимает талисман. Дух ушел.
И, онемелый, скошен, пал он розой белой.
Скорби той отяжелелой сам не снес бы Саламан.

Вот лежит он бездыханный. Автандил к нему с желанной
Речью. Тщетно. Обаянный острой мыслью, он сражен.
Что слова тому, чье рденье до черты дошло горенья?
Знак ее был знак пронзенья. Весь он пламенем сожжен.

Пред бедою неминучей Автандил в печали жгучей.
Слышен стон его певучий. Рвет он волосы свои.
Сжал персты — алмазный молот, им рубин лица расколот.
В сердце страх и в сердце холод. Щек кораллы льют ручьи.

Сам себе лицо он ранит. Кто же помощь здесь протянет?
Мыслит: «Разве мудрый станет так испытывать огонь?
Как безумный поступил я. В жар смолы горячей влил я.
Лишком радости сразил я сердце. Сердце так не тронь.

Друга я убил и брата. Мне за то какая плата?
Торопливостью измята нежность тонкая души.
Разве можно безрассудным дозволять быть в деле трудном?
Медлен будь. Явись хоть скудным, но и с благом не спеши».

Тариэль лежит как сонный непробудно, — как спаленный.
За водою, огорченный, витязь шествует, один.
Видит льва, и видит, хмурный, лужу львиной крови бурой.
Грудь как камень он лазурный омочил — и стал рубин.

Тариэль от крови львиной, словно тронут скользкой льдиной,
Дрогнул. Глянул взор орлиный. Он раскрыл свои глаза.
Смог присесть. Но былисини эти пламени пустыни, —
Месяц бледный на долине, где взрастает бирюза.

Прежде чем придут морозы, цвет роняя, вянут розы.
Лето жжет, в них гаснут грезы, — нет целительных дождей.
Жар сжигает, холод студит. Там и тут терзанье будет,
Но на ветках ночь пробудит звонкой песней соловей.

Тариэль глядит в посланье. Он читает начертанья.
Он безумеет. Рыданье жжет. Не видит ничего.
Слезы глаз в завесу слиты. Свет как мрак стал ядовитый.
Автандил встает сердитый. Резко стал бранить его.

Молвил словом осужденья: «Нет, такое поведенье
Недостойно уваженья. Нам — улыбки ткать для дней.
Встань. Идем искать златую, солнце сердца. Ту живую
Приведешь ты к поцелую. Я тебя увижу с ней.

Были в мраке, ныне в свете. Счастье шлет нам ласки эти.
И направимся к Каджэти. Путь укажут нам мечи.
Спины каджи будут ножны. Дух наш будет бестревожный.
Путь осилим невозможный. Встанет враг, — его тесни».

Тариэль взглянул светлее. Не страдает больше, млея,
Поднял он глаза. В них, рдея, черно-белых молний свет
Как цветы идут вдоль пашен, так улыбкой он украшен.
Счастлив дух, с небесных башен увидав любви привет.

Автандилу — восхваленья. Говорит благодаренья.
«Где подобное уменье и успех еще нашлись?
Ключ был горный на вершине, им поишь ты цвет в долине.
Слезный пруд не нужен ныне, без него цветет нарцисс.

Не могу найти оплаты. Бог заплатит, он богатый.
Мощен трон его подъятый. Даст с высот тебе наград».
На коней своих воссели. К дому. Радовались. Пели.
Наконец-то, в самом деле, нужно дать поесть Асмат.

А Асмат, полуодета,