Витязь в барсовой шкуре

там дозорных у ворот проходов горных,
Видят львы. Зубцов узорных свет касается луны.
Так решают, не робея: «Сотня — тысячи слабее.
Но, коль путь возьмут вернее, сонмы тысяч сражены».

43. Сказ о том, как совещались Фридон, Автандил и Тариэль о нападении на твердыню Каджэти

Говорит Фридон: «Дорога здесь трудна, и нас немного.
Только хитрость здесь подмога. Впрямь на приступ здесь пойти
Может разве что громада. Чуть замкнут ворот преграда
И твердынь кругом ограда — крепки так, что нет пути.

В дни, которым нет возврата, в детстве, ловкость акробата
Я развил в себе. Со ската прямо прыгнуть я могу.
Если будет здесь веревка, даст возможность мне сноровка
Так по ней взобраться ловко, что сейчас приду к врагу.

Кто, качнувши сильным станом, ловко здесь мелькнет арканом,
Даст начало многим ранам, петлю к вышке прикрепив:
Как по чистому я полю тело к бегу приневолю.
Там внутри врагов похолю, будет вид у них спесив.

В полноте вооруженья, щит держа без затрудненья,
Словно ветра дуновенье, ринусь прямо на солдат.
И поспешною рукою я ворота вам открою.
Вы же явитесь грозою — там, где будут бить в набат».

Автандил сказал Фридону: «А! Даешь ты оборону.
Смело рушишь ты препону. Львиной хочешь бить рукой.
Знаешь заговор на раны и советы-талисманы.
Но не слышишь — кличут враны, кличет близко часовой.

Ты пойдешь, и звук доспеха стукнет, звякнет, дрогнет эхо,
Вмиг поднимется потеха. Часовые прибегут.
Хоть бы ты взбирался ловко, и у них ведь есть уловка,
Будет срезана веревка. Нам не это нужно тут.

Все не ладно в этом ладе. Так не будешь в крепком граде.
Лучше вот что. Вы в засаде в ожиданьи бранных сеч.
Я ж отправлюсь без опаски, как купец. Сплету им сказки.
А на муле будут в связке — шлем, броня и острый меч.

Не пойдем туда мы трое. Заподозрят в этом злое.
Незамечен и в покое, как купец, пройду туда.
Бог поможет мне в успехе. Облекусь тайком в доспехи.
И пойдут тогда потехи. Кровь польется как вода.

Вмиг мечом сниму дозоры. Руки в деле будут споры.
Разломаю все запоры. Вы ударите во вне.
Как ворота вам открою, вдруг ворветесь вы волною.
Если мыслию иною победим, — скажите мне».

Тариэль сказал: «Геройство — ваше истинное свойство.
В вашем сердце беспокойство не вместится никогда.
Зря ли вам махать мечами? Вы с могучими сердцами.
Вы туда скорей бойцами, где всего грозней беда.

Но и мне пусть выбор будет. Ту, что ум к безумью нудит,
Свалки шум в дворце пробудит, — солнце станет в высоте.
Глянет вниз, там бой могучий. Нет меня в грозе кипучей.
Спрячьте лести звук певучий. Нет, слова напрасны те.

Тут пятно есть. Лучше это нам принять, как зов совета:
В самый ранний час рассвета три отряда с трех сторон,
Понесутся наши кони. Будет мниться обороне,
В верном будем мы уроне. Что весь строй наш? Малый он.

Мы же, сильные, не кто-то. Не замкнут они ворота.
Мы уж там. Пойдет работа. Те извне, те изнутри.
Грянем мощным мы тараном. Пусть идут, хоть целым станом.
Счет потерян будет ранам. Всех, кто там, на меч бери».

Говорит Фридон: «Яснее стало все. Как быть, виднее.
Конь, что был моим, быстрее, чем какой-либо другой.
Если б знал, что может статься, будем к Каджи мы врываться,
Я б не стал с ним расставаться. В этом скуп, — уж я такой».

Но словами он такими потешается лишь с ними.
Вот решеньями своими дело сделали видней.
Рады дружеской потехе. Облеклись они в доспехи.
Наигравшись в светлом смехе, вот садятся на коней.

Мысль, что встала в Тариэле, так они уразумели,
Приведет вернее к цели. Духом все они легки.
Разделилось три отряда. В каждом — сто, на радость взгляда.
Сердце конское им радо. Закрепляют шишаки.

Вижу их в сияньи этом, По семи идет планетам
Луч, чтоб их овеять светом. Вкруг героев столп огня.
Так решенное свершая, едет их семья живая,
Всех врагов своих сражая, всех же любящих пьяня.

Вот их образ, вот сравненье: дождь, ниспав на возвышенья
Гор, струит свое теченье как разметанный поток, —
Но, когда натешась в споре и вдали увидя море,
Он расширится в просторе, он спокоен и глубок.

Автандил — огонь стремленья. Смел Фридон, он — дерзновенье.
С Тариэлем им сравненья все ж в красе отваги нет.
Солнце светит, — где планеты? И в Плеядах гаснут светы.
Им теперь хвалы пропеты. Гляньте в бурный ход побед.

Трое врат, и смелых трое. С ними войско небольшое.
С каждым сто. Но в этом рое каждый витязем глядит.
Ночью спешные разведки в достиженьях были метки.
Луч зари скользнул до ветки. В путь. У каждого есть щит.

Раньше ехали нестройно, и как путники спокойно.
Страху быть тут непристойно. Замыкается кольцо.
Не тревожась, смотрят стражи. Кто они? Занятно даже.
Вдруг помчались в город вражий — и забрало на лицо.

Дрогнул каждый конь, пришпорен. Этот бел, а этот черен.
Стук копыт. Полет проворен. Все в ворота. Смело в бой.
Заиграли барабаны. Звуки флейт и дудок пьяны.
В срывах дрогнули туманы, вдруг прожженные трубой.

Тут излился на Каджэти божий гнев. И в солнцесвете
Встал пожар. И были плети — раскаленные лучи.
В колесе небес, в их круге, зрелись огненные дуги.
Пали трупы друг на друге. Смертный сеют сев мечи.

Рубит острый меч, не целя. Как густого полный хмеля,
Грозный голос Тариэля и нераненых мертвит.
Прах пред смелым вражьи брони. С трех сторон ворвались кони.
Топчут в бешеной погоне. К башне быстрый бег их мчит.

Лев Фридон, по вражьим силам пролетевши быстрокрылым,
Повстречался с Автандилом. Шлют друг другу звонкий клич.
Их набег увенчан славой. Враг разбит. Поток кровавый.
«Тариэль где величавый?» Взором где его настичь?

Где он? Скрылся как виденье. К башне замка их стремленье.
Там мечей нагроможденье и обломки лезвия.
Десять тысяч обороны мертвы. Еле слышны стоны.
И стекает, крася склоны гор, кровавая, струя.

Все изранены, избиты, стражи замка с прахом слиты.
И врата в него раскрыты. Тут и там, со всех сторон,
Где оплот был, былискрепы, ныне смотрят только щепы.
«Бурей доблестно-свирепой здесь прошел, конечно, он».

Вот идут готовым ходом. Гул шагов вослед по сводам.
Видит, яд сменился медом, и Луне открылся путь
К Солнцу. Змей сражен. Смеются токи света. Кудри вьются.
Шлем откинут. Нежно жмутся, шея к шее, к груди грудь.

Две звезды, предавшись чарам, поцелуйным светят жаром.
Скорбь, Зуаль, с борцом, Муштхаром, сочетались в красоте.
Если розы — в окруженье солнцесвета, вдвое рденье.
Им под солнцем наслажденье, бывшим долго в темноте.

Розы губ повторно слиты. Стебли пальцев перевиты
Тут и двое верной свиты, Автандил и с ним Фридон
Вышли. Трое — побратимы. Вот он, солнца лик любимый.
Да пребудут же хранимы те, пред кем глубок поклон.

Нэстан-Джар, друзей встречая, светлым ликом привечая,
Блещет солнцем, золотая. Гордый их поцеловал.
И с нарядными словами, вот, стоят перед бойцами,
Что окончили сердцами подвиг тот, что был не мал.

Тариэля восхваляют. Как победный бился, знают.
И себя не умаляют. Всем пристоен звук хвалы.
Им оружье послужило. Меч рубил, кипела сила.
Их стремленье львиным было. Были против львов козлы.

Триста было их вначале. С честью там сто сорок пали.
Хоть Фридону в том печали, все ж и радуется он.
Разметалась вражья сила. Всем им, злым, нашлась могила.
А уж что сокровищ было, клад не может быть сочтен.

Все, что было быстроного, — мул, верблюд и конь, — их много
Взято. Пышная дорога. Их три тысячи голов.
Груз оценят властелины. Гиацинты и рубины.
И чтоб блеск вернуть единый, паланкин уже готов.

Шестьдесят бойцов в Каджэти, чтоб хранить твердыни эти,
Оставляют. В ярком свете едут ныне в Град Морей.
Путь туда не бесконечный, хоть далекий, но беспечный.
Фатьму видеть — долг сердечный. Нужно им предстать