— Люди добрые! Кому конфеты, пусть едят дети! Есть петушки — золотые гребешки! Соль и спички, не хуже и ситчик! Одеколон и мыло, чтоб душе было мило! Навались, у кого тряпки завелись!
И тут же залаяли псы, захлопали калитки. Любопытные хозяйки потянулись к повозке, щупали ткань, нюхали мыло, рассматривали коробочки с одеколоном, конфеты, цветные ленты, игрушки, спрашивали цены, вес утиля. Начался торг. Не утерпела, подошла и молодайка с сыном на руках.
— Ивасик, сынок мой, — вместо примирения сказала она.
Заготовитель моментально сунул малышу в ручонку леденец на палочке, а женщине горсть конфет. — Выбирай, красота моя, что приглянется, а то все разберут.
— А ты, дядько, еще приезжай, у нас барахла дюже много, — весело балагурили женщины, сами взвешивая тряпки на висячих весах.
Заготовитель наметанным глазом определял правильность веса и отпускал товар. Объемистый короб быстро пустел, а телега пополнялась утилем. Видно, легкая рука была у приезжего: бабы расходились довольные сделкой.
— А самовар возьмешь старый? — неуверенно спросила молодайка.
— У тебя, красота моя, все возьму!
— Лови момент, Кристина, — смеялись вокруг, — мужик на тебя глаз положил. Зови его до хаты, он тебе и так все отдаст!
— Да будет вам! Мне синька нужна.
— Синьку я тебе следующий раз привезу, сегодня нет, не обессудь.
Заготовитель задраил полог, подошел к лошади, похлопал ее по морде, снял мешок с овсом, ловко взнуздал животное и взобрался на передок телеги.
— Но! Пошла, милая! До побачения, бабоньки! — Мужчина помахал всем рукой и подмигнул Кристине.
Повозка покатилась по улице.
А через неделю, когда уже отгуляли на селе пасху, повозка эта снова уткнулась в знакомое подворье. Кристина стирала белье в корыте у колодца и сразу признала заготовителя.
— Видишь, как я кстати, — весело проговорил он. — Я тебе синьку привез.
— Ее нынче днем с огнем не сыщешь!
— Приходи на площадь, я там сегодня торговаться буду, — пригласил заготовитель женщину, протягивая ей через забор два пакетика синьки.
— Ось управлюсь та и приду, — краснея, проговорила Кристина.
На сей раз обмен шел до вечера. День был будний, и люда по домам не густо набиралось. Но тем не менее короб пустел, а телега пополнялась.
Кристина пришла, когда торг уже окончился. Подождала в сторонке, пока не отошли последние покупатели, неслышно приблизилась.
— Опоздала, красота моя! Я уже пустой.
— Да я по другому делу, — смутилась женщина.
— Говори, не робей. Смогу — помогу!
— Кабанчика вы можете зарезать?
— Кто же весной режет? — удивился заготовитель.
— Гости приезжают, кормить надо. Колбасу зроблю, кровянку, сало посолю, мясца закопчу…
— Дело твое, красавица! А магарыч будет?
— И магарыч, и селянка, — быстро проговорила Кристина и взобралась на повозку. — Поедем, пока не стемнело.
Заехали прямо во двор. Кристина привязала хрипло лаявшего кобеля на короткую цепь, пошла к сараю. В дверях остановилась, спросила:
— Звать-то вас як, дядьку?
— По имени — Григорий, фамилия — Стрижак.
— Стрижак? — Кристина вскинула на него удивленные глаза, вздохнула обреченно: — Ой, лышенько! Так вы оттуда?
— Откуда? — заготовитель широко улыбался. — Я новый человек в здешних местах. Из Кировоградщины перебрался не от доброго хлеба, конечно. Так что не сильтесь, меня вы не вспомните.
— Слава Иисусу! — перекрестилась молодайка. — А я уж невесть что подумала. Служил у нас в управе полицаем тоже один Стрижак…
Стрижак крепко взял Кристину за локоть и притянул к себе, шепнул на ухо:
— Я всю войну в концлагере просидел, — и показал выколотый на руке лагерный номер.
— Ой, лышенько! Прости за ради Христа!
Открыли сарай. В ноздри ударил крепкий запах навоза, прелой соломы, кизяка. В углу за перегородкой лежал рябой кабан пудов на восемь. «Ничего себе кабанчик», — присвистнул Григорий. Животное, почуяв, зачем к нему пришли, привстало, захрюкало и попятилось, оседая на задние ноги.
— Веревку давай, так не завалить, — попросил Стрижак. — И нож приготовь.
— Зараз, — Кристина бросилась из сарая и тут же вернулась: все у нее было приготовлено заранее.
Григорий сделал петлю на веревке, приказал:
— Почеши ему за ухом, а то не подпустит.
Кристина беспрекословно исполнила. Стрижак, похлопывая борова по боку, взял его заднюю ногу и затянул петлю.
— Отойди! — Он перекинул другой конец веревки через перекладину под потолком и рывком опрокинул визжащую свинью, завязал веревку на загородке. Кристина протянула ему длинное лезвие широкого немецкого штыка. Он потрогал его острие пальцем и вдруг одним ударом вонзил в бочину хряка, перевернул на спину, придавил коленом и перерезал ему горло. Казалось, еще дикий визг висит в воздухе, а кабан уже затихал в предсмертных конвульсиях. Кровь стекала в подставленный таз.
С трудом выволокли тушу в сад. Обложили соломой, запалили. Затрещала в огне щетина кабана. Кристина принесла горячей воды, стала поливать почерневшую тушу. Стрижак ножом соскребал обгоревшую кожу. Очищенная жирная туша лоснилась загорелым коричневым цветом.
Разделывали ее уже в хате. Кристина растопила печь, бросила на сковороду нутряного сала, потом мяса грудинки прямо из-под ножа.
Стрижак пластал сало, складывал его в деревянную кадку.
— Ну, красота моя, довольна моей работой?
— И ты, Гришенька, в накладе не останешься, — осмелела хозяйка. — Я зараз гостей кликну и ужинать сядем.
— От свеженинки грех отказываться. А что за гости-то будут? — как бы невзначай спрашивал Стрижак.
— Обещала давно угостить нашего председателя сельсовета да отца дьякона. Сам бачишь, одна живу, а воны люди нужные, в помощи мне не видказують.
— Ну, если так, зови!
— Зараз Ивасика уложу. Да и вам постель приготовить надо.
— А молвы не боишься?
— На чужой роток не накинешь платок, а по темну у нас ездить опасно. На меня же потом и пальцем покажут: выпроводила человека на ночь глядя. Конягу вашего распрягла и поставила в конюшню. Только воды трэба будет ему занести, не забыть.
Стрижак подивился такой расторопности хозяйки, но вида не подал. Вынес сало и мясо на погребицу, зажег керосиновую лампу и опустил все на лед. Заодно обследовал все уголки погреба. Заметил, что масла и сала здесь было больше, чем потребно средней семье на целую зиму. Надо льдом висели окорока. Наложив в миску соленых огурцов, Григорий вернулся в дом.
Пришли и гости. Здоровенный дьякон в черной засаленной сутане и с золотым крестом на могучей шее, перешагнув порог, пророкотал:
— Мир дому сему, во славу веков!
