что она его в пальто как дура носит.
Зайдя в прихожую, Мария услышала как из гостиной раздаются голоса на повышенных тонах, больше напоминающие базар. Было ясно, что её отчим и отец схлестнулись в эпической перепалке на тему прошлого и настоящего.
— Да в обществе уже давно вовсю идёт холодная гражданская война! — кричал уже не трезвый Леонид Петрович.
— Что за бред?! — возмущался, пребывавший в таком же состоянии, Вадим Степанович. — Ложь и провокация в моём доме!
Мария тяжело вздохнула, кладя пирит обратно в карман пальто. Да, по сути её отчим был прав, а отец придерживался позиции страуса, потому как выгодно пристроился в этой новой жизни. Но надолго ли? И зачем устраивать такой балаган на дне рождения дочерей? К чему вообще нужно было собирать две, теперь уже абсолютно разные и чуждые семьи? Чтобы покрасоваться? 'Но это глупо. Боже, как это всё глупо!' — подумала Мария и решила, что ей лучше отправиться домой. В этой атмосфере и компании силы буквально покидали её, словно их высасывали невидимые вампиры. Она отправилась в зимний сад, чтобы извиниться перед сёстрами и попрощаться.
— Аня, Жанна… — обратилась она к ним, не теряя времени даром. — Ещё раз поздравляю вас, девочки, и прошу меня извинить…
— Что случилось? — обеспокоилась Анна.
— Да ничего страшного, — улыбнулась Мария. — Просто немного не здоровится. Поеду-ка я домой.
— Вот те раз! — искренне расстроилась Аня.
— А мне надо срочно в туалет, — Юрий вскочил со своего кресла и, подмигнув Жанне, выбежал вон.
— Видать приспичило твоему братцу, — ухмыльнулась Анна и, заметив, что Маша разворачивается и собирается уходить, схватила её за руку. — Погоди! Ну неужели прямо так и уйдёшь?
— А что? — улыбнулась Мария в недоумении.
— Ну мы же сёстры как никак, — Аня поднялась и крепко обняла Машу, буквально повиснув на ней.
Мария растерялась, но обняла её в ответ. К ним присоединилась и Жанна. Они простояли так с минуту. Это растрогало Марию. Но тут вошёл радостный Юрий и сёстры как по команде отпрянули от маши и уселись на свои прежние места как ни в чём не бывало.
— Да у вас тут лесбийские игры, — хмыкнул Юра и незаметно подмигнул Жанне.
— Дурак ты, братец, — ответила ему та и подмигнула в ответ.
— Мы просто очень любим свою старшую сестру, — сказала Анна.
— Я вас тоже очень люблю, — улыбнулась ей Мария. Ну что, проводите меня до дверей?
— Ну, до дверей — легко, а дальше уж сама, — засмеялась Аня.
С шутками и прибаутками они втроём пошли провожать Марию, всячески отвлекая её и не давая подумать о чём-нибудь другом. Например, о камне в кармане пальто. Каждый раз, когда её рука оказывалась рядом с ним, кто-нибудь из сестёр хватал её за руку как бы невзначай.
Видимо их необычные и чрезмерные забота и внимание так растрогали Марию, что сделали её рассеянной и заставили погрузиться в мысли, далёкие от своих собственных. У неё даже настроение улучшилось и потому о камне не было повода вспоминать.
Так она и ушла от них в хорошем расположении духа, в полной уверенности, что ранее она ошибалась в своих сёстрах. Ей даже стало стыдно, что она так плохо о них думала. С родителями попрощаться не удалось. В гостиной стоял такой ор, что не было ни малейшего желания туда заходить. А когда Мария счастливая ехала уже в метро, в зимнем аду той самой квартиры происходил делёж…
— Да его не расколешь! — возмущённо кричала Жанна. — Сколько уже его можно швырять об стену?
Да погоди ты! — негодовал Юрий. — Эта стена дрянная, надо вот об этот угол…
— Смотри чтоб на мелкие кусочки не разлетелся, олух! — подначивала его Анна.
— Отстань! — Юра размахнулся и со всей своей дури метнул пирит и тот точнёхонько ударился о каменный угол. У их несказанному удивлению, камень раскололся на три абсолютно равных фрагмента.
— Во как! — ликуя, поднял руки вверх Юрий, сам искренне удивляясь такому точному делению. — Прям как в аптеке!
— Да, складненько получилось, — тихо сказала Анна, поднимая один из фрагментов. — Чур это мой!
Так они разобрали камень Марии по частям и довольные своей добыче, поспешили обратно за праздничный стол. Тем временем, фрагменты пирита начали оживать…
24
Артём очень тяжело переживал смерть Рэми. Она оживила в его памяти и личную трагедию из прошлого, а также вселила в сознание зёрна сомнений. Артём не был уверен до конца действительно ли Рэми был отравлен, хотя порошок, собранный им на лестничной площадке, был распознан именно как яд. Но всё равно мысль, что это может быть его упущение, его ошибка, не давала покоя. Когда умирает твой пациент, это всегда огромный стресс. И не так важно был он человеком, собакой или слоном — тут нет никакого разделения да и не должно быть. На то мы и люди.
Артём был подавлен. У него не выходили из головы те два эпизода с Рэми. В первом он отчётливо услышал как тот обращается к нему. А в втором… Что же он тогда хотел сказать Артёму? О чём хотел поведать? Как бы то ни было, но одно было ясно — смерть Рэми имела какое-то особое значение в цепочке происходящих событий и потому так тяжело отозвалась в сердце Артёма.
Его родители, милые благородные люди, прекрасно чувствовали настроение сына, но не знали чем в таком случае могут помочь. Особенно переживала мама Артёма — Светлана Михайловна.
— Ну что же ты, Тёма? — причитала она. — Ну нельзя же так чутко на всё реагировать? Ты ведь сам сделал всё что мог.
— А если не сделал, мам?
— Уверена, что сделал…
— Ну а вдруг не? Бывает, что настолько привыкаешь к тому, что почти не ошибаешься, что неминуемо следует расплата в виде роковой ошибки.
— Я полагаю это не тот случай, — настаивала на своём Светлана Михайловна. — Но даже если ты и ошибся бы, то ты ведь просто человек, а не Господь Бог.
— Да, но я хочу быть в этом уверенным. Для меня это очень важно, мам.
Степан Андреевич — папа Артёма — смотрел на всё несколько проще, а может просто циничнее относился к этому.
— Такое случается порой и ничего с этим не поделаешь, — говорил он. — Сегодня один умер, а другой зато родился.
Возможно у врача какая-то доля цинизма должна обязательно присутствовать. Во всяком случае в свою бытность врачом военно-медицинской академии, Степан Андреевич этим самым цинизмом отличался, но естественно в самых разумных пределах. И этот факт ни в коей мере не мешал ему быть чутким, внимательным и ответственным доктором. Светлана Михайловна же была столь щепетильна в вопросах душевного состояния возможно потому, что посвятила свою жизнь детям. Она работала учительницей младших классов и за каждого своего ученика всегда переживала всей душой. Такой уж она была человек.
Ко всему прочему, вчера Артём узнал от Юлии трагическую историю одного мальчика, который учился вместе с Полиной в одном классе для особых детишек. У ребёнка была довольно тяжёлая форма аутизма, ему очень непросто давалось обучение, но мальчик был очень добрый и был очень привязан к своим
