И теперь, по велению штаба починая ударный сезон, мне просить выходной у прораба ради свадебных дел — не резон... Дорог день твой, весна пятилетки, и работушки — невпроворот. А невеста из собственной клетки все равно никуда не уйдет!.. Вот и парюсь — хоть праздник, хоть будни, в жарком цехе с темна до темна. А Любава то спит до полудня, то часами глядит из окна, то, последний червонец запрятав аж под кофту, чтоб вор не достал, как пойдет на весь день до заката отоваривать свой капитал. Ходит, ходит, а выходит кукиш! Хоть Любаве товар и пригож, а деньгою, его не укупишь, не заробив горбом, не возьмешь. Как назло ей, придумали люди ордер, карточки, пропуск, талон... Против этой рабочей валюты никакой капитал не силен. Примечаю: привяла Любава, то ли жизнь, то ли харч не по ней. Словно в кровь подметалась отрава, дни всё краше, а девка — бледней. Я прошу: — Не тоскуй!.. — Не тоскую... — Не хвораешь ли?.. — Вся на виду... — Может, должность займешь поварскую? Так хоть завтра же в цех отведу... Все сто раз я отмерил как будто, а Любава отрезала враз: — Ты мне крылышки службой не путай, коли сам в ней по горло завяз... 4 Вот живем себе в истинной были, дни считаем по графику смен, божьи святцы давно позабыли, а церквей не видать и во сне. И Любава под нашенским кровом, возле наших затей и забот, старый стиль перепутала с новым, спутав свой календарный подсчет. Шла бы жизнь моя, как по линейке, но, видать, что по важным делам секретарь комсомольской ячейки вдруг намедни пожаловал к нам. А такое бывает нечасто, чтобы сам, да к ночи, да врасплох... Хоть и молод, а все же начальство, ну и парень, известно, не плох. Для острастки, не ради прикраски, смотрит в корень, навылет, в упор, чуб казацкий, кожан комиссарский, так ведь смолоду форс не в укор. Как велел он, мы свету наддали, спящих будим, мол, спать недосуг, отодвинули койки подале. Стол на круг. И расселись вокруг. И глядим, не скрывая опаску, видно, шибко недобрая весть... Встал наш гость, словно каменный весь: — Завтра лодыри празднуют пасху! А промеж вас охотники есть?.. Сразу легче вздохнулося хлопцам, сто тревог отошло будто в пляс. Кто смеется: — Без нас обойдется... Кто хохочет: — Нас график упас... Слово «пасха» сквозь две переборки услыхав даже в час забытья, из своей позабытой каморки вдруг выходит Любава моя. Стала в тень, с секретарского чуба сонных глаз не сводя, как сова... А товарищу вроде бы любо, улыбнулся товарищ сперва. Словно ожил, расправился, вырос. — День у нас, — говорит, — не пустяк! В бой идем против старого мира, кто не вышел, тот — внутренний враг. Вот он, фронт наш, — за каждым окошком, мы, свой пот проливая на нем, всяк на совесть, не токмо что с ложкой, новый мир без креста создаем... Мы пока и в уме не сличали цех свой с фронтом и с боем свой труд. Только мера та, как величанье жизни нашей, пришлась по нутру. А товарищ, часов не считая,
