что, в душе оказавшись тихоней, перед девкой в любовном плену, в самом что ни на есть Вавилоне, сам завел себе чалку — жену. Я-то жизнь разумею толковей, но и то удивляюсь порой: вроде правда, что сердцем прикован ко всему, что сработано мной. И шагаю с бригадой по цеху, долг приняв на себя за двоих... А ведь домна мне вовсе не к спеху, денег надо не больше других... В самый полдень (мне это не ново), работяг проводив на обед, по внезапному, срочному зову прихожу в цеховой комитет. На железном (из сейфа) престоле ждет меня председатель один. — Чем, герой, — говорит, — недоволен, чем цехком тебе не угодил? Дескать, друг ты, а совести нету, как безродный, женился тайком. Даже мне не шепнул по секрету, не чужие же — штаб да цехком!.. Ну и я называю причину: — Вы ж начальник?! И свой да не свой... — Так суди, — говорит, — не по чину, чин — что бляха, а я — горновой! Как отмаемся, выстроим домну, сам сбегу из чинов на завод. А покамест и мне, горновому, в этом чине хватает забот... И вручает на бланке со штампом, чьим — не в счет, но законным вполне, от ударного нашего штаба в честь женитьбы приветствие мне. А в придачу в конверте казенном со следами рябых штемпелей целых три промтоварных талона с хлебной карточкой — женке моей. — И живи, — говорит, — здесь хоть вечно с жинкой под боком, как господин. Хлебом-солью тебя обеспечим, в первом доме квартиру дадим... Лишь помыслил я с горькой досады рассказать про Любавину блажь. — Все, — смеется, — спасиба не надо, домне скажешь... бетоном отдашь!.. А на зорьке с последним обходом шел прораб, наказал по пути: — Вы, егоровцы, всем своим взводом не забудьте к кассиру зайти... Наш кассир, уважаемый дядя, не великий, но праздничный чин. — Снова премия вашей бригаде, — говорит, — за ударный почин!.. «За удалый!» — мне чудится ныне. Все же дивно и радостно нам, что на совесть за всё наградными платит город крестьянским сынам. 3 Вышла снова Любава под солнце крепостям Церабкопа на страх с целой пачкой бумажных червонцев, в полной силе, при всех козырях... А к закату сносилась та сила... Отдает мне Любава отчет: — За червонец баретки купила, по печатям гляди: «Скороход»! Три червонца сгубила на ситцы, а к чему столь — самой невдомек: без портнихи тем ситцам не шиться, без пошиву — какой от них прок?.. Хватит на год мне мамкиной юбки, по фасону сойдет, мол, за клеш. А червонцы свои... от покупки, все шешнадцать, бери, коли хошь... И случился меж нами при этом обязательный, как понятой, добрый друг с непременным советом, говорит: — А базар-то на что? Сам своди свою гостью Любаву, а уж там, хоть и втридорога, всякой справы по женскому нраву — как в Парижах. Была бы деньга... Не бывал я в таком обороте, не манил меня редкий товар. Только, если Любава не против, мне не страшно... Базар так базар! А назавтра, обед свой отставив, от бригады налево кругом, как рванул я из цеха к Любаве, и к базару... С Любавой. Бегом.
