Во фрунт наша домна стоит на кону, стоит, будто в песне тот крейсер «Варяг», готовая к таинству битвы. Все вымпелы вьются, все звезды горят, все стенки бронею обиты. Как насмерть, засел боевой экипаж — «Механомонтаж» да «Энергомонтаж». А что там творится — в середке, в нутре, — нельзя ни единым глазком подсмотреть. Хоть мы не спецы, но прямая родня — пехота всего Домностроя, согласная ждать здесь победного дня, вкруг домны оградою стоя. Любой ради домны хоть в пекло готов... И нынче в последнем аврале от мусора собственных черных трудов площадку к параду прибрали... Нынче сам не приметив ни разу ни огня и ни дыма в печи, затаил я в душе, как заразу, непокой за неладный почин. Я, причастный к ударному штабу, в сей момент, как последний вахлак, чуть не плача, толкую прорабу, дескать, что-то маленько не так... Видно, где-то замешкалось чудо, все в тумане секретов и тайн... И молчит наша домна покуда, как пустой и холодный титан. Вздел очки мой прораб. Глянул сверху. Будто столб, отшатнулся на шаг. — Кто ты есть, — говорит, — на поверку, друг мой ситный, дурак или враг? Оглядись, — говорит, — да осмысли: въявь подходит святое число! Может, пять, может, десять комиссий пишут гербовый акт набело. Сам видал, сам считал, сам проверил: за весь день то гурьбой, то поврозь больше ста только шляп да портфелей на командный помост поднялось. И еще, — говорит, — нам на счастье, здесь, как туз меж козырных гостей, первый в мире по доменной части вроде б кум наш, колдун, чудодей! Дорогой от макушки до пяток, самый тот доброхот, в чей доход двести долларов, как бы в додаток, каждый день наш Госбанк отдает... Все он знал, наш наставник бетонный, что к чему, кто причем, что почем: — Если сами не справимся с домной, так наладим валютным ключом... Словно б кончился он так, как надо, календарный обратный отсчет. И написаны над эстакадой охрой лозунги: «Полный вперед!» ...И за полночь, шибко умаявшись сам, прораб нам велел разойтись по домам да глотки просил поберечь до утра от ветра, воды и махорки, чтоб завтра исполнить такое «ура», чтоб стекла звенели в Нью-Йорке... Все свершилось. Исполнились сроки. В тучах — первая ночь октября. В первый раз нам не светит высокий луч погасшего календаря. В глубоком сердечном запале, не чуя ни рук и ни ног, под утро мы словно б заспали торжественный первый гудок. Позорно проспали под кровом внезапный небесный аврал, когда бело-ярым покровом зазимок всю землю сковал. Совсем не дождавшись сигнала, безделье считая за грех, рабсила сама пошагала в заветный наш доменный цех. Без нас тут вся страсть отгорела, остудное солнце встает. ...Лебедок застывшие стрелы, конструкций да труб переплет. И стынет маячною башней, в броне вороненой до плеч, готова хоть в бой рукопашный огнем не крещенная печь. Дите богатырской породы, с какой стороны ни гляди, стотонные трубопроводы как руки скрестив на груди. И словно по прихоти вражьей, штыком осадив нас назад, стоял перед нею на страже наш русский курносый солдат.
