высохшее пятно бурого комковатого материала. С краев оно подтекало еще, и томатного цвета сгустки шлепались на пол с мокрым, чмокающим звуком. Стена чуть дымилась. Ринальдо зажмурился еще на секунду, потом кашлянул, изгоняя из горла колючий комок.
— Молодцом, Чжу-эр, — сказал он, открывая глаза во второй раз. — Чисто! — он повернулся. Чжу-эр, сверкая гладким шлемом и застежками, стоял с комбинатором в руке у откинутой портьеры. Раскосые глаза смотрели на Ринальдо покорно и чуть виновато. — Молодцом, молодцом… — подбодрил его Ринальдо. Что делать — такая работа, подбадривать и спасать. Он должен быть самым сильным и самым добрым, потому что его никто не спасет и не подбодрит. — А теперь нужно отправить радио на Ганимед — немедленно вызвать сюда… э-э…
— Саранцева М.Ю., - подсказал секретарь, пряча комбинатор в карман и доставая диктофон.
— Совершенно верно. И еще одно. Это нужно будет немедленно дать через все средства массовой информации. Как стало известно, группировка изоляционистов, высказывавшаяся в свое время против колонизации Терры, дошла до того, что попыталась совершить ряд диверсий на отправляющихся к Терре лайнерах. Им удалось провести несколько успешных акций, прежде чем деятельность их была раскрыта. На след организации удалось напасть председателю комиссии по переселению Чанаргвану, и тогда они решились, заметая следы, убить нашего замечательного звездоплавателя, видного деятеля администрации. Пусть покажут труп по телевидению. Но это новое преступление лишь усугубило их отчаянное положение. Выродки и негодяи арестованы. Через инженеров и техников космодромного персонала изоляционисты сумели нанести значительный урон технике и личному составу отправившихся на Терру переселенцев. Виновные понесут заслуженное наказание. До выявления сети саботажников старты следующих кораблей на Терру отложены. Пусть отработают текст, расслюнявят его слегка и пустят. Немедленно всех, кто выступал против колонизации, а теперь работает с отправкой кораблей, — под стражу. Максимальное число. Просто взять, ничего не объясняя. Потом их отпустят, когда инцидент будет исчерпан. Всё, голубчик, действуйте.
— Есть! — Чжу-эр браво крутнулся на каблуках и почти бегом вымахнул из кабинета.
Ринальдо повернулся к Чанаргвану. Мертвый, он выглядел еще более огромным. Со стены уже не капало. Ринальдо потрогал кисть Чанаргвана, свесившуюся почти до пола, — теперь он мог сделать это без трепета, без преклонения перед недоступной ему силой. Кисть все еще была горячей и по-живому твердой, будто Чан спал, но из лохмотьев воротника безрукавки торчал спекшийся обрубок шеи, бурый и черный, с перекошенным, обугленным позвонком, наполовину высунувшимся из сухой грязной массы. Ринальдо сел рядом, прямо на пол. Было странно пусто в мире, хоть плачь.
Бекки робко постучала.
— Оу? — раздалось из-за двери. — Что? Ответ с Земли?
— Да, — сказала она, ужасаясь от содеянного. Первый раз, подумала она. Первый и последний, все, больше никогда ему неправды не скажу. Оказалось, ужасно гнусно это было и противно — она прямо не ожидала.
В комнате раздались поспешные шаги, и дверь распахнулась.
— Где? — жадно спросил Мэлор, обшаривая взглядом ее руки в поисках радиограммы. — Где?
— Нету, — ответила Бекки честно. — Я соврала. Я к тебе хочу.
Мэлор смотрел на нее — туда, где тонкая шея ее легко и музыкально, напоминая полет во сне, превращалась в плечо и стремительно ускользала под воротник. Она видела, куда он смотрит, и поэтому опустила глаза и спросила:
— Я тебе не помешала?
Он осторожно коснулся пушистого марева ее волос.
— Я же тебя жду… Она вошла.
— А эти чего там делают?
— А что им осталось? Бу-бу-бу-бу. Вот что они делают. Бу-бу-бу. Весь день сидят и восхищаются.
— Знаешь, а я и не знал вчера, что такую штуку придумал замечательную. Так спать хотел. Вывел общий закон трансформации… думаю, вот вроде и все, можно баиньки…
— Чудик… — сказала она с нежностью. — Я зачем у тебя свечки горят?
— А у меня и музыка играла, — похвастался Мэлор, — клавесинчик. Только когда постучали, я сдрейфил и выключил. Они небось думают, что я еще чего-то творю, а я просто тебя жду.
— Свинья ты свинская, слушаешь без меня! Он метнулся к кристаллофону.
Осторожно всколыхивая сиреневые язычки пламени, медленно окатывая отемненные стены, в каюту поплыли чистые, хрустальные звуки. Словно кто-то невидимый и беспредельно, нечеловечески добрый перебирал ласковыми пальцами драгоценные камни, чтобы выбрать лучшие и раздарить друзьям — знакомым и еще не знакомым. Мэлор постоял, а потом задумчиво, беззвучно, словно несомый музыкой, подошел к Бекки. Осторожно опустился на тахту рядом с нею, несильно обнял ее узкие плечи, так отчетливо прощупывавшиеся под рубашкой. Она прижалась к нему, и дыхание ее сразу участилось. Он едва заметно гладил пальцами ее предплечье, потом поднялся к шее, и то, что вдруг кончился воротник и началась сама она, было как подарок- неожиданный, долгожданный и великолепный.
— Ты зачем меня прогнал? — спросила она шепотом. Она всегда переходила на шепот, как только он касался ее.
— Не знаю, — так же тихо ответил он. — Хотел, чтобы ты пришла. Это так здорово, когда ты приходишь…
— А сказал, хочешь побыть один…
— Ты мне не верь, когда я так говорю. То есть бывает такое настроение, но только ты уходишь — начинаю ждать. Бывает такое настроение, понимаешь?
— Не понимаю.
— Ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках…
Она тихонько засмеялась. Эту фразу он перенял у нее и сам уже забыл об этом.
— Так уходить мне или нет, когда ты так вот говоришь? Мэлор подумал.
— Уходить, — сказал он. — А через полчаса возвращаться. Она обиженно надула губы.
— Нетушки, — сказала она. — Я буду возвращаться через двадцать минут. Мерцали звездные звуки. Мэлор улыбнулся, погладил упругие, сухие губы Бекки.
Она поцеловала его пальцы.
— Ты хорошая моя… — проговорил он. — Ты… — он расстегнул верхнюю пуговицу ее рубашки, и глаза Бекки закрылись, а голова чуть запрокинулась, откинувшись ему на плечо. Он медленно погружался распахнутой ладонью от шеи, через ломкую ключицу, в сокровенную теплую бездну, к соску — вздернутому, набухшему, словно почка, готовая стать рвущимся к свету листом. — Ты чудо… Всякая женщина — чудо, а влюбленная — вдвойне, а ты — четырежды…
И тогда в дверь постучали — несмело, но долго и настойчиво, так, чтобы не осталось сомнений в том, что открыть надо.
Бекки прянула в противоположный угол тахты.
— Бом… — раздался из коридора голос Карела. — Простите, ребята… Можно? Ответ пришел…
Мэлор вскочил.
— Можно, можно!!
Дверь пропустила Карела, и пламя свечей всполошенно затрепетало, калеча и корча туманные тени на стенах.
— Что?! — спросил Мэлор.
Карел слегка развел руками. Он выглядел непривычно опечаленно и оттого не авторитетно. Как просто растерявшийся друг, а не начальник.
— Запал они обещали… И вот… Тебя зовут, — произнес он извиняющимся тоном.
— Куда? — выдохнул Мэлор. — Когда?
— Срочно. — Карел протянул бланк: — Читай… Мэлор прочитал. Опустил руку.
— Можно мне? — робко попросила Бекки из угла.
— Да, конечно, — ответил Мэлор бесцветно и двинулся к ней, мимоходом выключив кристаллофон.
