Ольга Борисовна растерянно посмотрела на мужа.
— Да говорите скорей, не мучайте!
— Получена телеграмма, Сергей Иванович, что ранен ваш сын, — сообщил Нечаев.
— Как?! — Мельников не сразу поверил услышанному. — Володя ранен?
— Да... Но будем надеяться, что ранение не очень тяжелое...
— Постойте, постойте! — Мельников усиленно тер виски, стараясь прийти в себя. — А что с Наташей? Как она себя чувствует?
— Наталья Мироновна очень расстроена, — сказала тихо, почти шепотом, Ольга Борисовна. — Врачи посоветовали ей пока непременно побыть в больнице.
— Значит, она уже там?
— Да, мы отвезли ее два часа назад.
Мельников, жадно глотая холодный воздух, в котором кружился мелкий колючий снег, медленно пошел к машине. Только теперь он заметил Николу Ероша, который шел сбоку, грустно поджав свои по-мальчишески пухлые губы. Мельникову вспомнилось, как вот с этого вокзала вроде совсем недавно провожал он сына после зимних студенческих каникул. Так же вот падал мелкий снег, и так же были рядом Нечаевы. А Володя шел впереди с их дочерью Танечкой. Все были веселы, шутили, желали отъезжавшему счастливого пути, успешной учебы на последнем курсе. Наташа тогда шепнула: «Как хорошо, что Володя будет гражданским врачом. Ты знаешь, Сережа, я устала от сплошных тревог за тебя. Может, хоть за сына не буду так волноваться». А ему было досадно, что, как ни старался, не сумел убедить сына пойти по своему пути, поступить в военное училище.
— Но вы-то хоть держитесь теперь, Сергей Иванович, — стараясь подбодрить его, сказала Ольга Борисовна. — И Наталью Мироновну успокоить нужно, плачет беспрерывно.
— Верно, ей трудно очень, — прошептал он пересохшими губами.
Пока ехали от вокзала до больницы, Мельников силился унять душевную боль. В палату к жене нужно было войти хотя бы внешне спокойным. Но этого, как он ни старался, не получилось. Увидев его, Наталья Мироновна разволновалась еще больше. Дрожащей рукой она еле отыскала под подушкой телеграмму и протянула ему.
В телеграмме было несколько слов:
«Сын ваш ранен осколком мины в ногу во время размещения медицинского пункта. От эвакуации на Родину отказался».
— Вот видишь, от эвакуации отказался, — сказал Мельников, придвигаясь поближе к койке жены. — Значит, не очень опасно.
Наталья Мироновна покачала головой:
— Эх, Сережа, не знаешь ты Володю, что ли?
— Но медицинская комиссия не допустит, чтобы тяжелораненый не был эвакуирован.
— Какая там комиссия в джунглях! О чем ты?
— Так рядом же наши врачи.
— Не знаю, не знаю, Сережа... — простонала Наталья Мироновна.
— Вот увидишь, что я прав, — сказал он как можно увереннее и, повернувшись к своим спутникам, попросил: — Ну скажите вы ей, Ольга Борисовна, Геннадий Максимович!
— Одно мне ясно, — сказал Нечаев, — будь все это очень серьезно, срочно отправили бы Володю на самолете в Москву. Даже не спросили бы согласия.
— Конечно, — подтвердила Ольга Борисовна.
— Не знаю, — с трудом выговорила Наталья Мироновна и устало закрыла глаза.
Подошла сестра со шприцем.
— Извините, товарищи, больной нужен покой.
Выходя из палаты, Мельников сказал Нечаевым:
— Конечно, Володиной раны отсюда не видно, но я почему-то верю, что у него все будет хорошо. А вот за Наташу, за ее сердце очень боюсь.
— Ничего, будем надеяться, Сергей Иванович, что все обойдется, — сказала Ольга Борисовна.
Они сели в залепленный снегом газик, комдив скомандовал водителю:
— Давайте, Никола, везите Ольгу Борисовну в библиотеку, а нас с Геннадием Максимовичем — в штаб.
— А может, отдохнете с дороги? — спросил Нечаев.
— Какой уж тут отдых после таких встрясок, — вздохнул Мельников. Помолчав, спросил: — А как ракетчики себя чувствуют? Командир не поднялся с койки?
— Ходит уже, — приободрившись, сообщил Ерош. — Теперь к нему, товарищ генерал, пускают свободно и в любое время.
— Хорошо. Значит, беда миновала.
— Миновала, — подтвердил Нечаев.
В кабинет комдива вошли молча. Раздеваясь, Нечаев нетерпеливо спросил:
— Ну что там, на военном совете? Проработали нас крепко?
— А вот сейчас расскажу. — Мельников нажал на переговорное устройство и пригласил к себе начальника штаба и начальника ракетных войск и артиллерии.
Жигарев и Осокин пришли настороженные, понимающие, что разговор предстоит не из веселых. Однако Осокин всячески старался скрыть тревожное чувство. Жигарев нервно поджимал и кривил губы, а когда услышал о наложенном на него взыскании, не сдержался, выпалил:
— Все понятно, товарищ генерал! Значит, главного виновника событий произвели в герои, а тому, кто прикладывал все силы, чтобы предотвратить происшествие, коллективно по затылку надавали. Что ж, так мне и надо, радетелю. Так и надо! — Он гневно блеснул глазами. — Но я знаю, товарищ генерал, чего стоит изобретательская возня майора Жогина. Показуха это! Показуха, и больше ничего! — Широкое лицо Жигарева побагровело от возмущения. — Ну ничего, я молчать теперь не буду, товарищ генерал. Я напишу в министерство...
— Зря вы горячитесь, — строго остановил его Мельников. — Майору Жогину я привез авторское право на его планшет. Об этом, надо полагать, знают и в Министерстве обороны.
Нечаев радостно округлил глаза.
— Конечно, знают! — просиял он. — Это же победа!
— Не просто победа, Геннадий Максимович, а победа, чуть было не стоившая ее автору собственной жизни, — заметил Мельников и перевел взгляд на Жигарева: — Так-то вот, Илья Михайлович.
— Да чего тут толковать? — заметил молчавший все это время Осокин. — Урок для всех нас, хотя и горький, но внушительный.
— Вот именно, — подтвердил комдив.
Жигарев словно никого не видел и не слышал. Озадаченный и хмурый, стоял он посреди кабинета.
— Теперь необходимо партийные и комсомольские собрания во всех частях провести по этому вопросу, — предложил Нечаев.
— Обязательно, — сказал Мельников. — Нельзя ни в коем случае допустить, чтобы подобное происшествие повторилось, Геннадий Максимович.
Глава пятнадцатая
1
