— Мы все про тебя знаем, — сказал тот, что сидел впереди, судя по всему, телепат. Он не поворачивался, говорил тихо, но Буров слышал каждое его слово. — Все. Так что советую не тратить наше и свое время.
— А что я…
— Вот сейчас и расскажешь, что да как.
Мужчина на переднем сиденье замолчал, а Буров начал коситься по сторонам, пытаясь понять, куда его везут.
«На Литейный, как пить дать… В Большой Дом…»
Однако «Волга» пронеслась по Загородному до Пяти Углов, свернула на Рубинштейна, чуть не доехав до Невского, свернула налево, попетляла во дворах и встала.
Сидящий по правую руку от Андрея молча открыл дверцу и вышел. Тот, что находился слева, подтолкнул Бурова локтем, и Андрей, все правильно поняв, вылез на свет божий, точнее, во мрак питерской осенней ночи.
— Сюда, — сказал старший, тот, что сидел впереди.
Гэбэшников, включая водителя, было четверо. Это почему-то особенно не понравилось Андрею. Слишком много для него одного. Или его считают такой уж важной птицей, что явились арестовывать целой бригадой?
Андрея ввели в подъезд старого дома. Группа поднялась на второй этаж и, миновав дверь обыкновенной квартиры, оказалась в начале длинного коридора, освещенного лампами дневного света. Судя по всему, дом был перепланирован, и вместо предполагаемой квартиры за неказистой дверью находилось огромное учреждение — Буров увидел десятки дверей. Впрочем, возможно, дверей было не так уж и много — просто страх, овладевший Андреем, увеличил их количество.
— Вперед, — скомандовали сзади, и Буров пошел по коридору.
— Сюда. — На этот раз команду произнес старший.
Один из провожатых скользнул вперед, молниеносно сунул в замочную скважину ключ, повернул его, распахнул дверь и посторонился, пропуская начальника.
— Свободны, — хмуро бросил старший и, войдя в темноту кабинета, поманил Андрея пальцем. — Входи, входи. Не бойся.
— А я и не…
Один из провожатых толкнул его в спину, не дав закончить фразу.
— Садись, — произнес хозяин кабинета.
В ту же секунду вспыхнула настольная лампа, и Буров увидел картину, знакомую ему по художественным фильмам и запрещенным книгам Солженицына, Буковского и Аксенова, которые он самолично изымал у молодых и не очень молодых людей во время стихийных обысков-облав. Оперуполномоченные не очень интересовались книжками, это была прерогатива КГБ, милиция большей частью шерстила по шмоткам, аппаратуре, деньгам, а Буров не брезговал и литературой. Любопытнейшие вещи попадались ему порой в квартирах фарцовщиков, и он уже имел очень неплохую по тем временам библиотеку антисоветчины — хранить подобные книги и машинописи у себя дома, читать, а уж тем более давать для ознакомления друзьям было категорически запрещено, это могло привести к серьезным неприятностям, вплоть до тюремного заключения.
«Кажется, допрыгался, — подумал Андрей, вспомнив о своей библиотеке. — Неужели пронюхали? Откуда? Кто настучал? Я же никому…»
Полутемный кабинет со сводчатым высоким окном… Портрет Андропова на стене… Нищенского вида, казенный письменный стол, на котором не было ничего, кроме чистого листа бумаги и черной, на толстой гнутой ножке, настольной лампы… Запертый шкаф у стены, сиротливо торчащий посреди комнаты убогий табурет, венский стул для хозяина кабинета — вот и вся обстановка. Она поражала своей аскетичностью, и веяло от нее чем-то вневременным — точно такую же комнату могли видеть «попавшие на карандаш» диссиденты шестидесятых, «враги народа» сороковых и «вредители» тридцатых, достаточно лишь поменять портрет на стене сообразно времени.
— Садись, Буров, — повторил хозяин. — Разговор у нас будет…
Андрей ждал слова «долгий», но человек, от которого сейчас, судя по всему, зависела дальнейшая судьба Бурова, помедлил, а затем, словно передумав, начал новую фразу:
— Впрочем, многое зависит от тебя. Может, и не очень долгий будет наш разговор. А может…
Снова повисла пауза, на этот раз откровенно угрожающая.
— Меня зовут Анатолий Анатольевич, — вдруг сказал хозяин кабинета. — Фамилия — Климов. Но тебе, Буров, рекомендую называть меня по званию. Товарищ майор. Или гражданин майор. Это мы еще выясним, как тебе больше подобает…
Он опять замолчал, глядя в темное окно.
— Ну, рассказывай, Андрей, как ты дошел до жизни такой.
Буров вздрогнул. Голос майора прозвучал неожиданно. Климов продолжал смотреть в окно, ни один мускул на его лице не дрогнул. Андрею показалось, что рот майора даже не приоткрылся. Неужели он обладал способностями чревовещателя?
— Что рассказывать-то? — растерянно спросил Буров, и прозвучавшая в этом вопросе интонация ему очень не понравилась. Куда-то подевалась вся уверенность, вся здоровая наглость, столько раз выручавшая его и на экзаменах, и при очень скользких разговорах с милицейским начальством, с теми же фарцовщиками. Он считал себя мастером «брать на пушку», «пудрить мозги», а сейчас, как маленький, лепетал что-то невнятное.
— Что? — вдруг крикнул майор, впившись глазами в лицо Андрея. — Ты еще меня спрашиваешь — что? Хорошо, я тебе отвечу. Только лучше бы ты сам мне все рассказал. Ты понимаешь разницу между чистосердечным признанием и…
