— Что так? — спросил Шурик.
— Да ведь покойника-то до сих пор не идентифицировали.
— То есть? Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что сказал.
— Вы думаете, Андрей Петрович, это не Леков там сгорел?
— Не знаю. Может быть, он, а может быть, и нет. Фактов не имеем-с.
— Но ведь похоронили уже…
— Ага. Именно так похоронили, заметьте, чтобы и эксгумацию невозможно было сделать. То есть не похоронили, а пепел развеяли. Ищи ветра в поле. В данном случае очень точное выражение…
— Вы что, серьезно? Это же…
— Я совершенно серьезен, — сказал Буров. — И в этой связи, Александр Михайлович, у меня к вам есть несколько вопросов.
— Да ради бога… Пожалуйста.
— Я хотел спросить, как у вас вообще дела идут.
— Какие дела?
— Я имею в виду вашу основную работу.
Буров выделил слово «основную», подчеркивая, что ему известно много больше, чем, возможно, хотел бы Рябой.
— Хм… А что такое? Нормально идут дела… Пашем…
— Хочу вас предостеречь, просто по-дружески… Мы ведь вроде как свои, можно сказать, люди?
— Надеюсь.
— Так вот. Могу сообщить, что на небезызвестной вам фирме «ВВВ» строятся гигантские планы. Вавилов… Вы с ним знакомы?
— Конечно.
— Так вот. Он укрупняется… Речь идет о настоящей монополии.
— Монополии, простите, на что?
— На все. На концертную деятельность, на производство носителей — компакт-дисков, кассет…
— Андрей! — Рябой назвал следователя по имени не случайно. Он как бы показывал, что Буров сейчас заехал на чужое поле, на территорию, которую почти не знает, и затронул вопросы, в которых очень слабо разбирается. — Я вот что хочу вам сказать, Андрей. То, о чем вы говорите, совершенно нереально. Совершенно. Об этом даже речи быть не может. Это утопия.
— Ну почему же? Если взять, к примеру, Запад…
— А что Запад?
— Там ведь давно уже произошел процесс слияния. Кто царит на рынке? «Полиграм», «Би-Эм-Джи», «Сони», «Уорнер». И, собственно говоря, все. Остальные по сравнению с ними ничто. Сотни фирм, которые в конечном итоге выпускают свою продукцию через этих монстров…
— А вы, Андрюша, в курсе дела…
— Естественно. Это же мой хлеб.
Рябой отметил замечание насчет хлеба, которое то ли специально, то ли случайно вырвалось у Бурова. Если разобраться, хлеб следователя Бурова мог лежать только в Московской городской прокуратуре. Ну, может быть, еще в двух-трех адвокатских конторах. Но уж никак не в «Полиграме» или «Сони».
— Вот Вавилов и хочет, так сказать, приватизировать наш рынок, — продолжил следователь. — Он в России не особенно большой. По сравнению с Западом, конечно. Господин из «ВВВ» думает, что сдюжит все это дело в одиночку. А мне интересно — в курсе ли ваш шеф, Гольцман? То есть в курсе ли он происходящего?
— Вы считаете, это можно рассматривать уже не как планирующееся, а как происходящее? — спросил Шурик.
— Для Вавилова это одно и то же. Он всегда добивается того, что запланировал. По крайней мере, так было до сих пор.
— Спасибо за предупреждение. Я сегодня же свяжусь с Гольцманом. Только, честно говоря, я слабо представляю, как Вавилов планирует все это устроить.
— Да очень просто. Перекупит артистов. Наймет работников из конкурирующих фирм. А тех, кто к нему не пойдет, просто придушит. Вот и все. Понятно, что не он один будет заниматься всей страной. Просто все продюсерские фирмы перейдут под его крышу.
— Да… Интересно. А скажите, какая связь между тем, что мы сейчас обсуждаем, и Лековым? Мы ведь с него начали?
— Связь есть, как ни странно. Тут меня даже не сам Леков интересует, а хозяин его дачи, Кудрявцев. Вы с ним тоже знакомы?
— Отчасти. Шапочно, можно сказать.
— Вот Кудрявцев меня сейчас больше всего интересует. Темный он человек, Александр Михайлович,
