— Это то, что я не пришел к вам сам, да?
Майор помолчал ровно столько, чтобы Андрей понял: он угадал. И только после этого Климов, кивнув, ответил:
— Именно так. Именно потому, что не пришел. Мы не берем на работу добровольцев. Особенно из молодежи. Нам не нужны излишне эмоциональные люди. Такие, знаешь, которые вдруг принимают решения. Черт их знает, что им взбредет в голову завтра. Или через год. А еще опаснее — через пять лет, когда ты уже сделаешь на него ставку, будешь от него в какой-то степени зависеть… Понимаешь?
— Да.
Буров насторожился, он почувствовал, что этаким отеческим тоном, на который неожиданно переключился майор, тот пытается усыпить его, Андрея, бдительность, с тем чтобы огорошить очередной атакой, нанести новый коварный удар.
— Ты не напрягайся, — сказал Климов. — Не надо. Сидишь как на иголках, думаешь, я тебе сейчас какой-нибудь вопрос на засыпку подкину. Не подкину. Ты для меня, Андрюша, ясен как белый день. Человек ты неглупый, понимаешь, что деваться тебе некуда и отныне будешь делать все, что тебе здесь скажут. И делать это ты будешь честно, изо всех своих сил. Ведь так?
— Так, — серьезно ответил Андрей.
— Ну вот, значит, нечего тратить время на всякие прелюдии. Слушай меня внимательно. Я перехожу к сути дела.
«Суть дела» распахнула перед ошеломленным Буровым такие сияющие перспективы, о которых он и помыслить не мог. Климов предлагал ему работу — настоящую работу — в только что организованном Ленинградском рок-клубе. То, что клуб открылся по инициативе Большого Дома, для Бурова и раньше не было секретом, он только не понимал, зачем «комитетчикам» палить из пушки по воробьям, строить целую бюрократическую структуру ради такой мелочи, как питерские рок-музыканты. Если их нужно контролировать, то, во-первых, эта публика достаточно малочисленна, а во-вторых, они все на виду, бери любого, их квартиры, места встреч, репетиционные «точки» — отнюдь не тайна за семью печатями. И только теперь, благодаря информации, которую ему выдавал майор — строго дозированно, как понимал Буров, — все начало становиться на свои места.
— Запоминай, Андрей.
Майор достал из ящика стола несколько фотографий.
— Вот это — некто Алжир. — Климов протянул Андрею первую карточку.
— Так я его знаю. Костик. Господи ты боже мой…
— Знаешь — хорошо. Дальше. Матвеев. Заканчивает…
— Кажется, военмех, — подхватил Андрей.
— Смотрю, ты и вправду в курсе дела, — сказал майор.
— Я же вам говорил…
— Хорошо.
Майор посвящал Андрея в тонкости предстоящей работы еще минут тридцать. Потом, закончив беседу, сказал:
— Домой, Андрюша, добирайся сам. Мы тебя, извини, подвозить не будем. И вообще, чем меньше со мной будет контактов, тем лучше. И помни, что ты…
— Я понимаю, — кивнул Андрей.
— И вот еще что… Подпиши-ка мне эту бумажку…
Майор придвинул к Андрею неизвестно как появившийся на столе листок.
«Подписка, — подумал Буров. — О неразглашении…»
Он бросил взгляд на бумагу.
«В случае разглашения…»
Дальше Андрей читать не стал. Он понимал, что стоит ему дать Климову хотя бы ничтожный повод усомниться в его, Бурова, благонадежности, майор его просто в порошок сотрет. В буквальном смысле. Тут, в этом кабинете, никакими метафорами даже не пахло. Чистый реализм, дистиллированный. Социалистический. В самой хрестоматийной его форме.
— Да, — повторил Буров. — Всех помню. А вот вас, Александр Михайлович, нет.
— Ну, это ничего, — ответил Шурик. — Значит, теперь я тоже внесен в анналы.
— Куда?
— В анналы.
— А-а, ну-ну.
Буров усмехнулся. Рябой оглядел зал, придвинул к себе тарелку с ломтями красной рыбы, зеленью и тоненькими кусочками сыра.
— Как идет ваше дело?
— Какое? — спросил Буров. — У меня их, Александр Михайлович, столько…
— Ну как же… Меня интересует, конечно же, Леков. Что там случилось, не выяснили еще?
— А меня-то как это дело интересует, вы, Александр Михайлович, даже и представить себе не можете!
