— Началась сия пиеса во времена царя Герпеса! — возгласил задувальщик. — Жил он сладко, не тужил, царские дела вершил.
На освещенном свечами пространстве совершенно непонятным и неожиданным образом появилось высокое тронное кресло, должно быть, его незаметно внесли во время выступления хора. На троне восседал маленький пухлый человечек, его похожие на сардельки пальцы были украшены кольцами, похожими на золотые, не исключено, что они и были золотыми. Лицо человечка скрывалось под маскою, изображавшею карикатурную, безобразно искаженную физиономию толстяка. Что-то недоброе, даже жутковатое, было в этой маске. Хотя скорей всего причинами такого ощущения могли служить слабое освещение и обилие искривленных зеркал.
— Стукнуло ему сто лет — пора стало на тот свет, — объявил хор.
При этих словах царь, сняв с головы ярко блещущую (может быть, золотую) корону, привстал с трона, галантно поклонился зрителям, надел корону, сел на трон. Неожиданно он повернул голову в направлении выхода из залы так, что стало видно, что маска его искажена специально: выражения лица, написанного на ней, просто не могло существовать в природе. Если рот маски идиотски улыбался, то брови были хмуро сведены вместе, образовывая двойную грозную складку над переносицей.
Там, куда был направлен взгляд маски, из мрака выступала какая-то фигура. Через несколько мгновений очертания ее обрисовались вполне четко. Это была Смерть с косой. Вероника вздрогнула. Кристоф поморщился. Все прочие зрители остались невозмутимы.
Подойдя к царю, Смерть обратилась к нему:
— Здравствуй, царь, или не ждал? Ты, скажи, меня узнал? А пришла к тебе я, чтоб уложить тебя во гроб.
Вступил хор:
— Царь побледнел, с лица опал и мелко-мелко задрожал.
Действительно, толстяк на троне поджал под себя ноги и вполне натурально изобразил мелкую дрожь. Он проговорил, вернее, проблеял:
— Неужели уж пора на земле сдавать дела? Я еще пожить хочу, Смерть, тебе я заплачу!
Смерть отвечала:
— Не торгуйся, как еврей, полезай-ка в гроб скорей.
— Нет! — Царь упал на колени. — Прошу тебя, молю! Все, что хочешь, я даю!
После продлившегося несколько минут препирательства Смерть согласилась дать царю отсрочку на месяц. Но не задаром. В уплату за отдаление своей кончины царь отдал Смерти и ее страшной сестрице Чуме десять провинций своего царства.
Когда Смерть ушла, царь облегченно вздохнул и громко хлопнул в ладоши:
— Эй! Сыночек мой Тезей! Приходи-ка поскорей!
Под маской Смерти Кристоф безошибочно распознал замковую кастеляншу, мысленно отметив про себя ее незаурядное актерское мастерство.
Со словами «Кушать подано!» вбежал долговязый Тезей. «Тьфу! — возмутился Кристоф. — Тоже мне нашли актера на главную роль!…»
— Спеши, сынок, на остров Крит, — обратился к Тезею царь. — Лабиринт на нем стоит.
Со слов царя выходило, что в стенах этого лабиринта спрятан эликсир вечной юности. Незамедлительнейшим образом Тезей должен был выкрасть его оттуда и доставить отцу. И послушный сын Тезей отправился выполнять поручение отца.
Оркестр грянул что-то жизнерадостное.
— Прибыл наш Тезей на Крит, видит — лабиринт стоит, — объявил хор, отыграв музыку.
Четверо слуг внесли и установили большую ширму на высоких металлических опорах, между которыми была протянута ткань с рисунком, изображающим каменную стену.
У самых ворот лабиринта Тезей встретил миловидную девушку в гладкой улыбающейся маске. Это была Ариадна, дочь местного царя. Ей понравился учтивый и немногословный Тезей, и она подарила ему клубок ниток, взяла конец нити в руку и любезно согласилась подождать Тезея у выхода. На всякий случай она предупредила кипящего решимостью Тезея:
— Минотавр там живет, он ужаснейший урод.
— Кушать подано! — флегматично ответил Тезей и бесстрашно пустился в путь по лабиринту.
Кристоф заскучал. Он знал этот сюжет. Сейчас «Кушать подано» убьет Минотавра, возьмет эликсир, и отец его обретет вечную молодость. Хотя, задумался Кристоф, в мифе все было, кажется, немножко иначе. По крайней мере ни о какой вечной молодости речи там не заходило. Сейчас Кристоф гадал только о том, кто же исполняет роль Ариадны. Наверняка какая-нибудь горничная. Царем же несомненно был псарь (он же душитель псов и котов).
Объявлялыцик очень убедительно тем временем изображал лабиринтные скитания. Он бегал перед и за ширмой, подныривал под ткань, картинно метался на ее фоне. Во время очередных его метаний ткань с другой стороны зашевелилась, заколыхалась, а затем из-под нее вынырнул рыжешерстный сторож 0,5 шт., незаметно исчезнувший из оркестра-хора, в большой бычьей маске на голове. Некоторое время они тяжело дышали и молча друг на друга смотрели.
— Барин проснулись! — цедил объявлялыцик.
— Гы-ы-ы-ы!!! — ревел под маской 0,5 шт.
Затем началась схватка. К чести обоих следовало отметить, что дрались они не то чтобы неплохо, но даже красиво, почти всерьез. Во все стороны летели клочья рыжей шерсти, задавленно стонал «Кушать подано».
Против ожидания Кристофа победил Минотавр. Убитый Тезей, весьма натурально и незаметно облитый клюквенным соком, лежал без движения на кривом зеркальном полу.
— Гы-ы-ы-ы!!! — вскричал Минотавр, бия себя в грудь огромными кулаками. Оркестр-хор аплодировал.
Полковник в отставке аплодировал также.
— Молодчина! — восклицал он. — Хорошо уделал!… Орел!
Далее началось непредсказуемое.
Минотавр взялся за нить, выбрался из лабиринта, удушил горничную-Ариадну и отправился свирепствовать на острове.
Царь Герпес не дождался заветного эликсира и скончался в страшных судорогах.
Пьеса Кристофу вовсе не понравилась, и, как он заметил, Вероника была сходного с ним мнения. Зато полковник пришел от представления в полный восторг, бурно рукоплескал и даже притопывал ногою.
— Ну что же, доченька! — громоподобно провозгласил он, вставая из кресел. — Час уж поздний, пора нам и домой.
— Может, останетесь на ночь? — спросила баронесса-мать.
— Не может быть и речи! — отрубил полковник. — Чтоб я свое имение на прохвостов-слуг оставил?… Собирайся, дочка, поедем. Попрощайся вот с бароном, да и поедем…
Сам он любезно пощечкался с баронессой-матерью, и начались сборы в дорогу.
Уже когда экипаж был подан, выяснилось, что бесследно исчез графский лакей. Последний раз его видели направляющимся ко входу в замок, после чего бедняга словно в воду канул. Наспех организованные, лихорадочные поиски ни к чему не привели.
— Должно быть, в замке заблудился, — сказал Кристоф. — Тут новому человеку заблудиться — раз плюнуть.
— Что же делать? — негодовал граф. — Куда же я поеду без своего Ганса? Вот так дела!
Дворецкий созвал всю прислугу, и вскорости челядь с факелами и свечами разбрелась по коридорам, крича: «Ганс! Ганс! Ау! Ганс!»
Но Ганс не отзывался. Видимо, успел забрести достаточно далеко.
— Не стоит, господин граф, поднимать панику, — сказал Кристоф. — Завтра с раннего утра я снаряжу несколько поисковых отрядов, и ваш Ганс непременно отыщется.
— Ладно! — сказал полковник. — Черт с ним, с Гансом! А вы, любезнейший барон, как найдете моего слугу, пропишите ему десятка два шпицрутенов за глупость, накормите и не обижайте! Верхен, поехали!
— Надеюсь снова увидеть вас, сударыня, — учтиво сказал Веронике Кристоф, — и как можно
