телефонные будки междугородней связи…
— А нам-то теперь,
— Молиться, Анечка, разумному человеку можно только о лёгкой и спокойной смерти, — ответил Илья, прикладываясь к фляжке. — Всё остальное не имеет смысла. Если Бог есть, если есть Сатана, если ты
— Думаешь, Он равнодушен?
— А почему бы и нет? Он нам свободу воли дал. Вот и иди… вольно и свободно, куда тебя тянет. А Бог появится после твоей смерти и прикинет, куда тебя направить — в облака или в огонь. Такие, вот, у меня на сегодня соображения… — сказал Илья, закрыв глаза. Язык у него уже заплетался.
— Ну, ладно. Пошли спать, а то носом в костёр свалишься. Завтра неизвестно что будет, — поднялась Анна.
— Цветок красивый, — Илья вдруг указал пальцем на ближайшую альпийскую горку.
Пресловутый «красивый цветок», чем-то похожий на распустившуюся лилию на коротком стебле смутно белел в ночи, — казалось, он слабо светится. Анна подошла ближе и осторожно присмотрелась. Илья остался сидеть на ступеньках. Он допивал остатки из фляги…
Цветок действительно светился. В ослепительно белой, болезненно изысканной, будто фарфоровой чашечке цветка вместо тычинок копошились блёкло-розовые обрубки. Они были похожи на мерцающие щупальца кальмара, только толще и… плотояднее. Быстро сплетаясь между собой и вновь расплетаясь, они хищно потянулись к лицу наклонившейся над цветком Анны. Дохнуло тяжёлым смрадом. Из кончиков обрубков-тычинок сочились капли гноя.
«Гадость какая!» — Анна брезгливо поморщилась. Оставлять цветок не хотелось… трогать его — тоже. Анна разогнулась. Постояв, она просто плюнула в чашечку цветка. Тот мгновенно увял и рассыпался в туманную пыльцу, растаявшую между камнями.
— Ничего умнее ты придумать не смог, — презрительно сказала она куда-то в темноту.
Спалось беспокойно.
С улицы то и дело слышались шарканье ног и мерзкие подвывания. Анна то проваливалась в сон, то выныривала из его вязкой глубины.
Сначала ей привиделся муж, сидящий на ступеньке чугунного крылечка. Он нудил: «Куда тебя чёрт понёс? Опять глупостями занимаешься? Женское дело — дом вести, детей растить и на работе бумажки перебирать. На большее ты и не способная. От дурости фантазии твои, да от желания мужиков завлекать. Всё молодую, да умную из себя строишь! Поворачивай обратно, пока не поздно, а то я тебя сам приведу, поняла? Попёрлась куда-то, а мужу на обед холодный борщ жрать приходится!».
Анна — та, прежняя — лепетала в ответ какую-то чушь, что, мол, обед в холодильнике. Надо тебе — достань и согрей, а мне не разорваться между вами всеми…
Голос мужа становится всё злей и громче, изо рта у него вывалился длинный искусанный язык, покрытый щупальцами-обрубками, точь-в-точь тычинки в давешнем цветке.
Анна схватила подводное ружье и выстрелила из него… в нечисть… которая медленно распухла чернильном облаком, стекая по ступенькам и всасываясь под камни альпийской горки.
А под утро ей приснился добродушный сонный Пёс лежащий возле своего киоска. «Где ты был всё это время?» — спросила его Анна.
Пёс почесал лапой за ухом, а потом встал и пошёл вдоль по улице.
Он шёл по следу. Не торопясь, постепенно перейдя на волчью, — упорную, наматывающую многие километры, — трусцу, он шёл
Анна проснулась в твердом убеждении, что идут они в правильном направлении. «Вот хрен вам всем, а не «обратно»!» — подумала она.
— Сволочуга-врач… зачем он сказал мне, что это был
— Что говоришь? — переспросила Мёрси, которая только что умылась у офисного кулера и теперь утиралась маленьким пушистым полотенцем с вышитым на нём зайчонком. Это было детское полотенце — «ещё Вовкино», как сказала Анна, когда (давным-давно!) они в первый раз пришли вдвоём на её квартиру…
Вода была холодная, набирать воду в ладошки было неудобно… но это всё-таки были
— Да так, о своём задумалась, — ответила Анна.
Мёрси хотела сходить с ней «под ёлочку», но Анна почему-то сказала ей, что лучше уж воспользоваться офисным туалетом. «Так, ведь, смывать особо нечем?» — удивилась Мёрси. «И хрен с ним. Небось всё не загадим, — ответила Анна, обычно такая
Мёрси подумала, что Анна просто не хочет лишний раз выйти в туман, глянула в окно… и тотчас мысленно согласилась с ней. За ночь туман преодолел-таки чугунную ограду и запакостил всю красивую лужайку. Смотреть в окно сегодня было всё равно, что таращиться в экран выключенного телевизора. Нет, конечно, иногда в тумане что-то было видно… но разглядывать то, что там блазнилось, ни у кого не было ни малейшей охоты.
Перекусили нехотя. Есть никому не хотелось — вчера плотно наелись. Выходить на улицу — желания тоже не было. Но Анна торопила:
— Давайте, давайте! Здесь мы всё равно ничего не высидим. Надо идти.
— Есть такое слово — «надо», — закряхтел, вставая, Илья. — Но лучше бы его не было! На х…й оно вообще придумано?.. Саня, помоги мне рюкзак надеть… Мёрси, не забудь ничего. Вон, на столе Анина рукопись всё ещё лежит — не оставь!
Вышли, осторожно открыв дверь… встали на крыльце. Было тихо. Мир обложило влажной ленивой ватой. С крыльца были видны только угольки костра и часть дорожки, теряющейся в молочном ничто.
— Может, устроим пожар? — вдруг спросил Илья. — Взорвём тишину! Спалим банк к чёртовой бабушке! И гордо уйдём отсюда, озарённые пламенем пожара!
—
— Из хулиганских побуждений, как пишут менты в протоколах, — ответил Илья.
Мёрси вспомнился Лёша Волкодав. Илья, похоже сразу же понял, отчего она поёжилась и торопливо сказал:
— Ладно, это ерунда всё! Неудачная шутка. Пошли потихоньку! — и первым заковылял вперёд.
— Пожар — это нехорошо, — тихонько сказал робкий сегодня Сашка и пошёл за Ильёй. — Пожарники куда-то все уехали!
— Господи, мужики иногда такие…
— Ага, — ответила Мёрси. — Они же, как дети, мужики-то!
Анна внезапно улыбнулась и потрепала Мёрси по голове. Она повернула её бейсболку козырьком