– Обманул, Фома Тимофеевич.
– Так, – кивнул головой Коновалов. – Где ж ты ночью-то был? Спал, бездельничал?
– Гулял с ребятами, Фома Тимофеевич, – сказал Жгутов, – всю ночь гулял.
– Что ж ты думал? – спросил капитан. – На что надеялся?
– Думал, до Черного камня добежим, – жалобно тянул Жгутов, – а там отремонтируюсь.
– Совесть прогулял, Жгутов, совесть! – чуть не шепотом сказал Фома Тимофеевич. – Честь потерял. Какой же ты негодяй, Жгутов! – Он в ярости занес кулаки над Жгутовым, но, сдержавшись, опустил их. – Как с мотором? – спросил он.
– Фома Тимофеевич, – захныкал Жгутов, – дайте мне три часа. Я разберу мотор. Я успею. Видите, безветренно, небо чистое. Я буду как чёрт работать. Дайте мне три часа.
– Три часа тебе дать? – спросил Коновалов. Он взял его за плечо, подвел к борту и показал на горизонт: – Видишь облачко? Посмотри хорошенько. Это шторм на нас идет. А мы убежать не можем и выстоять не можем. А у нас дети на борту, Жгутов. У нас женщина на борту. Кто отвечать будет? Ну, ты пойдешь рыбам на корм. Ты заслужил, а они при чем?
– Виноват, Фома Тимофеевич, – сказал дрожащим голосом Жгутов. Он, кажется, очень перепугался.
– Десять минут я тебе даю, – сказал капитан. – Кровь из носу, чтоб мотор работал, ясно? Иди.
Жгутов пошел по палубе, дошел до люка и остановился. Глафира, растерянная, испуганная Глафира, стояла на трапе, до пояса высунувшись из люка. Достаточно было посмотреть на её лицо, чтобы понять: она слышала весь разговор. Она знала все. Надо же было столько лет бояться моря, решиться наконец выйти в безопасное плавание и сразу попасть в такую катавасию!
– Пусти, – бледными губами пролепетал Жгутов.
И Глафира спустилась вниз и моторист за нею.
Степан стоял на руле. Фома Тимофеевич ходил по палубе взад и вперед, а облако все росло и росло. Оно, видно, мчалось на нас с огромною быстротой. Над вамп ещё светило солнце, а на севере море было уже темное, пасмурное, и уже белые барашки были видны вдалеке, и будто холодом дышало на нас с севера. Капитан все шагал по палубе и вдруг остановился прямо перед нами.
– Вот что, ребята, – сказал он резко, – скоро, понимаете, шторм начнется, а у нас мотор не в порядке. В общем, надо, знаете, ко всякому приготовиться. Ты-то, Фома, морской человек, я думаю, трусить не будешь, а вот Даниил не знаю. Ты как, Даниил?
– Я что ж, – сказал я, и мне самому было стыдно, такой у меня был дрожащий голос. – Я постараюсь.
На палубу поднялась Глафира. Бледная подошла она к рубке.
– Что ж это, Степан, – сказала она, – погибать будем? Как же это Жгутов нас всех потопил?
– Ну уж и потопил! – сказал Степан. – Может, ещё и не потонем.
– Ой, – запричитала Глафира, – ой, Степа, боюсь! Ой, Степа, боюсь! Сил моих нет, Степа! Под водой-то рыбы, акулы, утопленники.
Фома Тимофеевич в два прыжка оказался возле неё. От его обычной медлительности следа не осталось. Он был быстр в движениях, решителен и резок.
– Кто говорит «боюсь»? – рявкнул он. – Если кто струсит, плохо будет. Не до шуток. Спасаться надо. Не советую трусить. Поняла, Глафира?
– Поняла, Фона Тимофеевич, – сказала Глафира и всхлипнула.
Фома Тимофеевич словно забыл про Глафиру я, подойдя к борту, стал внимательно вглядываться в стремительно выраставшее облако. Тихо было на палубе. Все молчали. Потом ласково сказал Степан:
– Страшно, Глаша?
И совсем тихо, боясь, как бы не услышал Фома Тимофеевич, сказала Глафира;
– Ой, Стёпа, знали бы вы, как страшно! Смотрите, тень пала какая! А тучи какие! Страшно, Стела!
– Ничего страшного, – ласково сказал Степан. – Выживем, Глаша,
Холодная тень пробежала по боту. Облако закрыло солнце. И в эту минуту отчетливо застучал мотор. Коновалов повернулся и спокойно сказал:
– Ну вот, значит, и трусить нечего. Раз мотор работает, может, и выстоим.
– К берегу ворочать? – спросил Степан. – В губу убегать будем?
– Прямо на норд, – резко сказал Фома Тимофеевич. – Ты что, хочешь, чтобы нас о камни разбило? Нам одно спасение – носом на волну.
Резко засвистел ветер.
– Начинается, Степан, – сказал Фома Тимофеевич. – Правь на волну, и только бы мотор не сдал.
– Выдержим, – спокойно ответил Новоселов, поворачивая штурвал. – Всякое ведь выдерживали.
На палубу выскочил Жгутов. Он был взлохмачен и возбужден.
– Ага! – кричал он. – Работает! А вы, Фома Тимофеевич, говорили! Жгутов знает машину! Жгутов понимает машину! За Жгутовым не пропадешь!
Только он успел это сказать, как мотор замолчал.
