оттуда телеграммы на родину.
И хотя во время зимней стоянки можно обойтись меньшим числом людей, Амундсен вынашивал мысль нанять хотя бы одного человека для работы на борту корабля. Но пока среди тех, кто приходил на корабль в эти дни, не встретилось еще такого, кто подошел бы к постоянной жизни на борту экспедиционного судна.
Наладили паровую баню, и в один из вечеров все решили хорошенько вымыться.
В первую пару попали Амундсен и Свердруп, которому отдали предпочтение, справедливо полагая, что он по крайней мере полгода не будет иметь возможности как следует помыться.
— Практически народы этого края еще по-настоящему науке не известны, — говорил Свердруп, нежась в жаре, — ведь до нас здесь побывала только небольшая экспедиция Смитсонианского музея натуральной истории…
— Я слышал от Нансена о ней, — отозвался из облака пара Амундсен. — В ней работали в основном русские политические ссыльные — Богораз и Йохельсон. Они сделали первое описание языков и религий здешних народов. Но без знания языка, думаю, вам будет трудно. Во время зимовки у берегов Северной Канады я это особенно хорошо почувствовал. Иногда мне казалось, что я достаточно хорошо понимаю внутреннюю, душевную жизнь эскимосов, но потом случалось такое, что я возвращался к мысли, что они остаются загадкой для меня… Впрочем, думаю, не только для меня, но и для многих других, даже для тех, кто полагает, что разгадал феномен арктического человека. Чтобы знать душу народа, надо знать его язык.
Необычный шум, донесшийся с палубы, и голос Олонкина засталвили прервать разговор в такой располагающей обстановке.
— Гости, господин Амундсен! Большой караван собачьих упряжек приближается!
Вокруг корабля собрался настоящий табор из собачьих упряжек и каюров. Крики людей, визг и лай собак, пробивающийся сквозь темные тучи лунный свет создавали удивительную, неповторимую картину. Трудно было поверить, что все это происходит в арктической пустыне, славящейся своим безлюдьем и безмолвием.
В кают-компании уже собрались несколько человек, среди них бросались в глаза лица явно европейского происхождения.
— Здравствуйте, господа! — поздоровался Амундсен по-английски. — Рад вас приветствовать на корабле «Мод», совершающем в научных целях плавание по Северо-Восточному проходу.
Он отдал распоряжение приготовить и подать кофе для гостей. Многие из них освобождались от меховых одежд, сваливая кухлянки и малахаи прямо на пол у стен кают-компании.
— Есть ли среди вас представители местных властей?
Услышав этот вопрос, гости переглянулись между собой. Один из них выдвинулся из толпы и довольно сносно заговорил по-английски.
— Меня зовут Григорий Кибизов. Я здешний торговец с мыса Северного. Должен вам сказать, господин Амундсен, что в России сейчас нет настоящей твердой власти. Идет гражданская война.
— Но надеюсь, что междоусобные столкновения происходят вдали от Чукотки?
— Увы! — развел руками Кибизов. — Борьба за власть между соперничающими группами докатилась и до наших краев… Следом за нами едут представители Анадырского ревкома.
— Господа, — после некоторого раздумья произнес Амундсен, — я всегда стоял вне политики и не собираюсь вмешиваться во внутренние дела России. Прощу рассматривать мои вопросы как естественный интерес человека наука. Мы намереваемся совершить несколько санных поездов в глубь материка ив Нижне-Колымск, чтобы через тамошнюю радиостанцию послать телеграммы: наше правительство, наши близкие беспокоятся о судьбе экспедиции. И мне хотелось подробнее знать о действительном положении в здешних краях.
Кибизов с явным удовольствием отпил кофе и не жуя проглотил целиком мягкую, испеченную собственноручно Амундсеном булочку. Хозяин с любопытством следил за гостем. Его всегда интересовали люди, посвятившие свою жизнь добыванию богатств в этих суровых краях. Амундсен чувствовал к ним невольную симпатию, хотя никогда не позволил бы кому-либо сравнивать себя с ними.
— В начале семнадцатого года, — начал свой рассказ Кибизов, — здесь, как и во всей России, была провозглашена власть Временного правительства. Но долго все оставалось по-старому, поскольку новую администрацию сюда не прислали. В крупных селах, таких, как Уэлен, действовали царские полицейские и административные чины, а в Ново-Мариинске располагалось уездное правление с уездным начальником Царегородцевым. Но затем Временное правительство лишило власти Царегородцева. А летом прошлого года в Ново-Мариинск прибыла другая власть — верховного правителя Сибири адмирала Колчака…
— Извините, господин Кибизов, — прервал его Амундсен, — я просто не успеваю следить за вашим рассказом… Чем же отличается программа одной власти от другой?
— Сказать откровенно, — усмехнулся Кибизов, — нам и самим трудно разобраться…
— Ну а сейчас какая власть в России?
— В центральных районах страны, — продолжал Кибизов, — судя по американским газетам и сведениям, полученным по телеграфу, у власти стоят большевики…
— Это кто же такие? — с любопытством спросил Амундсен, — Впервые слышу о них.
— Разное говорят о них, — пожал плечами Кибизов. — Но движение, по-видимому, очень сильное и распространенное. В начале этого года они провозгласили советскую власть в Ново-Мариинске и верность своему вождю Владимиру Ленину.
— Вот оно как! — воскликнул Амундсен, удивляясь тому, как бурно протекает политическая жизнь в стране, которая еще несколько лет назад казалась стороннему европейскому наблюдателю спящим медведем.
— Однако правление большевиков в Ново-Мариинске продолжалось недолго, и в феврале представители адмирала Колчака снова вернули себе власть…
Кибизов выпустил из своего рассказа подробности кровавой расправы, которую учинили колчаковские контрреволюционеры над членами первого ревкома Чукотки. Местные купцы опасались, что установление советской власти на дальнем Северо-Востоке положит конец здешней торговой вольнице, где одинаково хорошо себя чувствовали и американские и русские коммерсанты, к которым в летнее время присоединялись японцы и многие другие искатели удачи неизвестной национальности и подданства.
— Значит, сейчас на Чукотке снова власть Колчака? — спросил Амундсен.
— Нет, — ответил Кибизов. — Из Владивостока этим летом прибыл отряд красногвардейцев…
— А это кто такие? — удивленно спросил Амундсен.
— Сторонники большевиков, — ответил Кибизов.
— А вам известна политическая платформа и программа этих самых большевиков?
— Очень смутно, — ответил Кибизов. — Ходят слухи, что они за полную коллективизацию жизни, за национализацию собственности во всех видах, вплоть до женщин…
— Что вы говорите?!- с недоверием заметил Амундсен. — Как же это будет выглядеть практически?
— Практически? — Кибизов немного подумал. — Это значит, что моя жена будет в такой же степени и женой соседа…
— Но в таком случае жена соседа в той же степени будет вашей, — с улыбкой заметил прислушивавшийся к разговору Сундбек.
— Думаю, что скоро вы узнаете о большевиках от них самих. Как я уже сказал, следом за нами едут две упряжки представителей новой власти, — сказал Кибизов, выказывая недовольство замечанием Сундбека.
— У меня к вам еще один вопрос, господин Кибизов. — Амундсен возвращал беседе серьезный тон. — Как вы сами относитесь к новой власти и вообще к переменам в России?
Кибизов допил кофе и осторожно поставил чашку на стол.
— Мы, здешние торговцы, считаем, что помаленьку все утрясется и вернется к прежнему. Здешняя окраина мало интересовала царское правительство, а новые власти и подавно. Это богом забытый край, господин Амундсен, и каждый здесь ищет свою удачу.
После угощения гости высказали пожелание заняться торгом, и Амундсену пришлось разъяснить, что
