Восторженно воспринимала Риппл редкую похвалу учителя (внушительным тоном произносимые слова: «Хорошо. Очень хорошо»). В самом деле, его слова глубоко волновали ее. Под его влиянием ее внутреннее «я», с каждым днем совершенствуясь, смягчалось и углублялось. Никогда еще юная влюбленная девушка не была так страстно увлечена своими душевными переживаниями, как эта шестнадцатилетняя ученица, готовая на героический подвиг ради русского артиста, человека, на много лет старше ее.
«Он изумителен, – тысячу раз повторяла себе Риппл. – Он не думает ни о себе, ни о нас. Думает только о том, как все это должно быть исполнено. Он прав, и он всегда изумителен».
Наступил день, когда Риппл захотелось высказать эту мысль вслух:
– Он изумителен! – Теперь она уже громко говорила о своем восхищении, что было раньше немыслимо для такой сдержанной юной девушки. Теперь она говорила:
– Он самый удивительный из людей, каких я когда-либо встречала, – Риппл заявила это в уборной, где вместе с одной из своих подруг меняла туфли. Это была танцовщица с. голубым бантом в волосах. Она была старшей в классе и практически уже заканчивала балетную школу. И все же, урвав время между покупками, девушка постоянно возвращалась в школу брать уроки, совершенствоваться и отделывать некоторые детали, в которых чувствовала себя неуверенно. Чем больше учится балерина, тем яснее она сознает, как многого ей еще недостает и как мало у нее времени, которое она могла бы посвятить учению. Представьте себе только: быть балериной!
Девушка с голубой лентой в волосах отнеслась к словам Риппл не так, как та ожидала:
– Влюбилась в месье Н.? (Русского танцовщика всегда называли его собственным именем, а не уменьшительным, без фамильярности, без критики. Это тоже была дань его авторитету).
– Бедное дитя! Влюбиться в месье Н.? О, я бы не могла!
– А я не могла не влюбиться, – шепотом призналась Риппл, удивляясь самой себе. Она никогда не думала, что сможет вымолвить это. Ее заботливая нежная мать дома никогда не услышала бы такого признания, но здесь она вдруг почувствовала потребность поделиться своей тайной, Она доверила ее этой отзывчивой чужой девушке, на пять лет старше ее, и та сказала:
– По-моему, хорошо, что не все мы выбрали одного и того же человека.
– Тут нельзя выбирать, – объяснила Риппл, поспешно завязывая крест-накрест ленты на ноге, – Все происходит само собой. Никто не может помешать этому. Впрочем, он ничего не знает. Конечно, оттого, что он никогда не узнает, это становится еще приятнее, еще дороже, – страстно добавила она.
– О! – сказала девушка. – Не хочешь ли еще шоколадную конфетку, Риппл? Возьми!
Время шло. День ото дня занятия в студии становились все ближе, все увлекательнее для Риппл. Работа всегда идет успешно, когда любовь сопутствует ей, а не вытесняет ее. С каждым днем ученица все более восторженно и влюбленно смотрела на месье Н.
Однако он был не единственным преподавателем в школе, Иногда по утрам в студию приходила женщина, стройная блондинка, которая прежде всего обращала на себя внимание своим полным огня и жизни лицом. Ее насмешливый профиль, высокий лоб и тяжелый узел белокурых волос на затылке как нельзя лучше соответствовали представлению об общественной деятельнице, лидере женского движения. Однако эта женщина была энергичной и усердной помощницей месье Н.
Если он строго придерживался дисциплины, то она была требовательна и придирчива. Там, где он, как хлыстом, наказывал за ошибки упреками, она прибегала к острым уколам насмешки и передразнивания.
– Пандора! Почему ты делаешь так? (Передразнивание), Посмотрите, как вы все сделали этот поворот: лениво-лениво, кое-как. (Передразнивание). О, Кини! Что, у тебя фарфоровая маска на лице? Нет? А мне так показалось: я думала, ты боишься изменить выражение лица, чтобы оно не разбилось! Тамара! Почему ты ходишь по комнате, как старуха, ты ведь самая молодая в школе. Попробуй ходить, как балерина. – Это слово она произносила с таким же почтением, с каким гувернантки в дни молодости тетушки Бэтлшип убеждали девочек ходить, как леди. – Ну поднимите ноги от пола! Не делайте, не делайте так. (Передразнивание). Сколько раз вам говорить? Тяните, тяните, тяните ногу! Не выбрасывайте. (Передразнивание). Никогда, никогда, никогда не болтайте ногами. Этого никогда не делают. Слышите?
«Хотела бы я, чтобы папа ее услышал, – злорадно подумала Риппл, послушно поднимая ногу. – Папа, который думает, что балерины на сцене только и делают, что болтают ногами».
Увидев впервые помощницу месье Н., Риппл была прежде всего поражена ее одеждой для преподавания в студии. Она приходила в странном наряде: сверху розовый вязаный жакет, выцветший и вылинявший; под ним – платье экстравагантного покроя, очень короткое, очень узкое, из-под которого виднелись шерстяные короткие штаны, какие носят танцоры. На ней были две пары чулок, обычно черных шелковых; затем надетые поверх них вязаные мужские чулки, толсто скатанные вокруг щиколоток («Это для того, – сказала Риппл ее подруга, – чтобы щиколотки оставались тонкими и красивыми. Вряд ли она нуждается в этом, у нее и без того они стройные и тоньше, чем у многих из нас кисти рук»). Когда она проделывала несколько па, чтобы показать ученицам, как их надо исполнять, забывалось, как и во что она одета. Несмотря на свой костюм, худощавость и бледность, она сияла красотой, истинной красотой; в эти минуты от нее исходило очарование одухотворенности – очарование танца.
– Ты знаешь, она была прима-балериной, – рассказывали Риппл. – Она и теперь дивно хороша.
– Разве она больше не выступает? – О нет, – теперь, конечно, нет.
– Почему? Что случилось?
– Ты не знаешь, Риппл? Она сломала себе лодыжку. Теперь в любую минуту она может упасть. Ей уже нельзя выступать. Разве это не ужасно? Ей пришлось бросить сцену.
– О! – прошептала Риппл, с сочувствием и особым интересом глядя на это красивое, полное жизни лицо, на быстрое, подвижное тело.
Гордость и привилегию балерины составляет то, что все необходимое для успеха есть в ней самой. Художник должен покупать кисти, скрипач всецело зависит от своего инструмента, но танцовщица или танцовщик с помощью только собственного тела, рук и ног создают свои шедевры. Однако любой пустяк может прервать работу балерины (представьте себе только: быть балериной!) Художник или музыкант, испортив свои инструменты, недолго думая, купит себе новые. Беда же, случившаяся с танцовщиком, становится непоправимой и может обернуться настоящей трагедией.
Размышляя об этом, Риппл не могла не отдавать должное мужеству своей наставницы, сумевшей преодолеть личное несчастье и найти себя в работе педагога, воспитывающего будущих балерин. Опасаясь
