сегодня. Прислушиваясь к закулисному шуму, она вспоминала голос матери, когда та говорила: «Думаешь, я не хочу, чтобы ты попытала счастья? Я, которая вскормила тебя?»
Совершенно спокойная, готовая к выходу, Риппл стояла за кулисами. К ней подошел истинный друг балетной труппы, для публики – один из тех великанов в красных куртках и шелковых штанах, которые придерживают занавес, давая возможность артистам выходить на вызовы. Для Риппл и ее коллег это был Джим, бывший драгун, добродушный, услужливый, всегда готовый подбодрить новичков.
– Вы с этим справитесь, мисс Риппл, – сказал он ей, весело кивнув в сторону зала. – У вас получится. Это будет ваш спектакль. Хорошую музыку для вас подобрали. Вот место, которое я обожаю, – и он очень верно просвистел музыкальную фразу из Дворжака. – Теперь, надеюсь, они не заставят долго ждать. Это убийственно, мисс. Репетируют освещение во время антракта, а зрительный зал возмущается!
Риппл рассеянно улыбнулась. Она думала про себя: «Ряды, ряды и ряды светлых пятен – вот что такое зрительный зал. Я не должна позволить себе его бояться!»
Девушка слышала, как помощник балетмейстера говорил одной из русалок, чтобы она поменьше разговаривала на сцене. Риппл подумала о том, что только некоторые зрители догадываются, как много разговоров бывает во время спектакля, когда балерины знают, что музыка заглушает слова и они не доносятся до зрительного зала. Потом она услышала, как Анджела по-французски крикнула о чем-то «сейчас!», а великан в красной куртке, Джим, смеясь перевел кому-то ее слова, как «никогда». Затем прозвучало предупреждение: «Начинается!»
Заиграл оркестр, и снова взвился занавес.
Зрители увидели второй, внутренний, прозрачный, багряно-синий занавес, который вместо того, чтобы подниматься, медленно опускался. За ним открылась причудливая картина, которую можно увидеть разве что в иллюминаторы глубоко сидящего в воде судна.
Художник-декоратор изобразил фантастическое дно океана, освещенное фосфорическим зеленым светом. Раскачивались, поднимаясь вверх, огромные ветви морских растений. В глубине сцены таинственно мерцали гигантские белые коралловые веера. Из-за этого прикрытия почти незаметно появлялись русалки, оживлявшие картину. Они двигались медленно, плавно, покачиваясь, словно колеблемые течением.
Когда появились вереницы томно скользящих русалок, всем показалось, что это тянутся прозрачные водоросли, еле заметные в быстро несущейся воде, ускользающие, как блеск серебряной монеты, брошенной в зеленую морскую глубь и зигзагами мелькающей в глазах, погружаясь все глубже и глубже…
Затем музыка резко изменилась. На океанском дне внезапно пронеслось что-то сверкающее; какая-то масса, похожая на чудовищную рыбу с двумя хвостами, с распластанными плавниками, показалась над головами русалок, столь же призрачная, как и они. Чарующая музыка передавала неустанное движение волн – приливы и отливы…
В молчании изумленно смотрел на это зрелище зрительный зал. Лондонская публика не знала, как отнестись к новаторскому спектаклю. Все было необычно. Освещение, движения балерин – многое постановщик заимствовал из кинематографа с его быстро меняющимися кадрами. Позднее балет «Русалочка» стал очень популярным, его полюбили в Англии больше, чем «Спящую красавицу». Балет часто ставили в Лондоне, вызывая неизменный энтузиазм публики, показывали во всем мире – от Китая до Перу.
Однако на премьере открывающая спектакль фантастическая сцена была непонята критиками. Они нерешительно ерзали в креслах и растерянно смотрели на сцену, не зная, как отнестись к увиденному. Была ли эта интерпретация красивой старинной сказки интересным достижением театра или его поражением? Критики растерялись. Этот зеленый светящийся аквариум с реалистическими рыбами и растениями вкупе с декоративными кораллами и модернистскими танцами, с музыкой Шопена и Дворжака и даже со старинными морскими напевами – что это такое?
Критики терпеливо ждали появления исполнительницы главной роли – самой Мадам.
Ах! Призывный аккорд, певучая мелодия – и вот она сама. Наконец они увидели ее. Сначала смутное мерцание бледных красок, затем все ближе и ближе, словно на поверхность воды выплывала какая-то серебристая рыба. Русалочка появлялась из тины, а в это время группы ее сестер были по-прежнему едва заметны. Вода светлела, и показалось ее тонкое тело в бледном трико, блестящие, похожие на хвост ноги, сверкающая чешуя, ее маленькая головка – конечно, это была она! Голова Русалки была повязана водорослями, такими же зелеными, как ее гладкие волосы, которые, струясь, падали по обе стороны лица, доходя до колен. Маленькое бледное лицо казалось в тот вечер прозрачной маской, озаренной огнем юных грез.
– А, вот она! Она изумительна, она всегда изумительна, – произнес самый консервативный из критиков. Остальные только и ждали этого. Все оглушительно зааплодировали, громко выкрикивая фамилию Мадам. Театр восторженно приветствовал балерину, которую все принимали за нее. А Мадам улыбалась за кулисами, куда ее осторожно перенесли и уложили на подушках, чтобы она могла наблюдать за ходом спектакля.
На сцене маленькая Русалочка склонилась всем своим тонким телом, поклоном отвечая на приветствия. Затем она мечтательно начала тот танец, который Мадам и ее дублерша изучали столь тщательно, каждая вкладывая в него присущее ей искусство и воображение; никогда не исполнялся он лучше, чем в вечер премьеры.
Теперь балет «Русалочка» всем известен. За два года он стал таким же классическим и популярным, как сказка, сюжет которой положен в его основу. Скоро исчезнет память о первых постановках балета, и все будут думать, что он существовал всегда, как «Лебедь» Павловой и «Карнавал» Лопуховой.
Многим, вероятно, одна из мелодий будет всегда напоминать испуганный жест Русалочки, когда она подходит к той, что так безжалостно отрежет ей волосы и лишит голоса. Риппл вложила в это движение робкую попытку отпрянуть назад, весь ужас трепетной юности. Это было так же волнующе, как «Танец кинжалов» во второй сцене (во дворце принца), где получившая от колдуньи взамен рыбьего хвоста ноги Русалочка танцует перед принцем, и каждый шаг ее нежных босых ног по мраморной террасе причиняет ей такую боль, как если бы она ступала по острым лезвиям кинжалов. Какая кисть может передать это страдальческое девичье лицо, озаряющееся улыбкой при Приближении принца, эту мягкую, бессильно клонящуюся гибкую фигуру с простертыми руками?
На протяжении всего спектакля громкие несмолкающие аплодисменты оглашали театр. Люди общества, интеллигенция, скромные труженики, преданные поклонники искусства, часами ожидавшие в очереди, – все они восторженно и неутомимо без конца выкрикивали фамилию той, кого им так приятно было чествовать.
Снова и снова поднимался занавес над последней сценой во дворце принца – над мраморными
