нее. Аплодисменты продолжались непрерывно. Что же, они никогда ее не отпустят? Она умоляюще обратилась к зрителям: – Могу ли я вас кое о чем попросить? После этого мне еще предстоит танцевать «Дух огня». Прошу вас, пожалуйста, нельзя ли мне уйти домой?
Этот дрожащий девичий голос, голос школьницы, произвел должное впечатление. Да, театр, наконец, понял, что перед ним, конечно, новая звезда, неожиданно открывшийся талант, но в то же время и утомленная девушка, не достигшая еще двадцати лет. Публика сочувственно зашепталась. – Благодарю вас, – послышался молодой усталый голос! – Спокойной ночи!
Сильные руки ее приятеля Джима в красной куртке подхватили Риппл как раз вовремя, когда она поскользнулась, уходя за занавес.
ГЛАВА VIII
ПОСЛЕ СПЕКТАКЛЯ
За этим последовал утомительный час в уборной Мадам. Сама Мадам уехала домой. Анджела помогла Риппл преобразиться из фантастической русалки в современную девушку, одетую в шерстяное платье. Едва француженка успела накинуть на нее это платье, скользнувшее по стриженым волосам балерины, как с лестницы в комнату ворвалась толпа посетителей; некоторых из них Риппл знала, других никогда прежде не видела.
Уборная наполнилась восторженными восклицаниями, поздравлениями, гулом голосов, стало шумно и душно. Риппл стояла растерянная, в одной туфле, чувствуя, что другая ускользает у нее из рук; поздравители едва не задушили ее. Ей пришлось сразу пожимать руки трем людям, отвечая в то же время через плечо на приветствие четвертого. Какие-то неизвестные целовали ее в обе щеки, что-то восторженно говоря на непонятном языке. Среди них были друзья Мадам, помощника режиссера и самого балетмейстера.
Так она и не узнала, кто были все эти посетители. Мелькнуло среди них одно знакомое лицо – месье Н. Были актрисы, журналисты, снова журналисты, фотографы… Все хотели перекинуться хотя бы несколькими словами с Риппл; для всех она внезапно приобрела огромное значение. Затем сквозь эту толпу в нарядной одежде и вечерних туалетах пробралась группа девушек, скромно одетых, в обычных пальто и шляпах. Это пришли, в свою очередь, поздравить Риппл ее подруги по кордебалету (недавние русалки и греческие нимфы).
Они завидовали ей, но были довольны. Эта девочка, в один вечер превратившаяся в новую приму- балерину, не принадлежала к тому сонму артисток, которые сразу же вызывают наихудшие чувства в своих менее счастливых подругах. Они восклицали: «Ты была изумительна, Риппл», «Как это приятно, дорогая», «Всего тебе лучшего». – Со временем они, возможно, отнеслись бы к этому иначе. В их похвалах звучали бы зависть и осуждение, сквозили двусмысленные намеки, были бы даже злые сплетни, которые, как след улитки, тянутся за именами прославленных женщин (имена меняются, сплетни остаются те же). Позднее они не пощадили бы незапятнанного имени чистой девушки, Риппл. Но пока этого еще не было. В тот вечер вся труппа гордилась ее беспримерным успехом, увлеченная поразительной удачей.
– Подумать только, что ты могла упустить такой случай! – раздался среди общего шума пронзительный девичий голос. Танцовщица Сильвия вынырнула из-под локтя высокого лысого мужчины – важной персоны в мире кино, который стоял прямо перед Риппл, и добавила: – О, Риппл! Правда, что у тебя сломался автомобиль и какой-то деревенский парень подобрал тебя по дороге в Эйшер и привез в театр в коляске мотоцикла?
– Эге, – заметила персона из мира кино, оглядывая всю группу балерин. – Слышишь, Гид? Подходящий сюжет для картины!
– Совершенно верно, – ответила Риппл через чье-то плечо. Она протянула руку между головами двух бойких журналистов и взяла из рук Анджелы свою маленькую шляпу. – Если бы не он («Правильно ли я надела шляпу? Никак не могу подойти к зеркалу… Где моя сумка? Это сумка Мадам… Анджела, я не знаю, куда все делось; вы убрали мои перчатки и все мои вещи…»), Сильвия, если бы не он, я до сих пор сидела бы на Портсмутской дороге и никогда не попала бы сюда.
– Это интересно! Совершенно незнакомый молодой человек? – воскликнула Сильвия. – Это не капитан… Человек, которого ты никогда в жизни не видела?
– Нет, нет. Мой старый близкий друг. Человек, которого я хорошо знаю, – ответила Риппл подруге. Она не знала, что каждое, самое простое слово, сорвавшееся в тот вечер с уст новой знаменитости, будет жадно подхвачено журналистами, собирающими о ней сведения. Теперь балерина была одета и готова пройти через ворвавшуюся к ней толпу и покинуть уборную, где царила атмосфера газа, грима, пудры, сигарного дыма, болтовни и нарядов, если, конечно, ее пропустят.
– Его здесь нет. Дайте мне его цветы. Да, эти. Он, наверное, у выхода, ждет вместе с другими. («Спокойной ночи! Очень вам благодарна. Да, я у телефона… Да, я могу позавтракать с вами завтра… О, это очень любезно. Прощайте… Пожалуйста, простите. Пропустите меня, пожалуйста»). Я должна увидеть его, если вообще еще сегодня кого-нибудь увижу.
Узкую боковую улочку, на которую выходил артистический подъезд, разумеется, заполнили молодые люди без шляп или в цилиндрах; все были возбуждены и настроены нетерпеливо, мелькали белые груди рубашек и шарфы.
Тут же находился Джеральд с группой своих товарищей.
– Вот она! – воскликнул он, когда тонкая фигура в простом темно-синем платье и серой шляпе появилась в распахнувшейся двери.
Но в этот момент Риппл, бледной в свете уличных фонарей, бледной и взволнованной своим первым триумфом, было не до брата и его компании. Ей было даже не до того высокого молодого человека, крупного, широкоплечего, с решительным лицом и серьезным взглядом, который стоял за ними и впился своими темными глазами в дверь, откуда она выходила.
Глаза Риппл и вся благодарность, на какую она была способна, обратились в тот момент на молодого человека, который стоял один, по другую сторону двери.
– Стив! Вы здесь! Не знаю, как вас благодарить. Ваши прелестные цветы…
Риппл держала в руках букет цветов из уэльской деревни. Букеты и венки, перевязанные лентами корзины она поручила Анджеле, цветы Стива взяла с собой.
– Я страшно рад, что они вам понравились, – услышала она его слова. – Я заказал их… Я написал той женщине, у которой мы иногда пили чай в былое время. Все, что я смог придумать, Риппл…
