— Половину, — прохрипела она.
Другую половину она вылила на кошму, увидав, что яд не действует.
— Половину! Ведь это десять фунтов!
Китаец долго не думал.
Он подал ей чашку горячего молока и подставил под рот горлышко бидона.
И вскоре десять фунтов бензина вернулись в свой уют.
Мотоцикл шел медленно. Все-таки бензин от желудочного сока слегка испортился.
Но китаец Син-Бинь-У верил в свой талант и, поглаживая ствол револьвера, говорил:
— Теперь от меня только на небо уходила.
Но в небо китаец не верил, когда там есть аэропланы.
Как же ему не радоваться!
Порадуемся и мы. Это такое редкое чувство!
Последуем же мы сначала за Гансом.
Он мчался на лошади, пока не загнал ее до смерти. Какая-то старушка в длинном черном платье попалась ему навстречу. Он остановился, чтобы спросить у нее дорогу. Но куда ему идти, он и сам не знал. И со скукой, которая появляется, когда смелость обращается в профессию, проговорил:
— Раздевайся!
И ему показалось, что старуха раздевалась как будто с удовольствием. Он поглядел на ее внезапно замаслившиеся глаза и плюнул.
— Мне только верхнее, сударыня, — сказал он поспешно.
И тогда старуха обозлилась, начала браниться и, увидав серьезность на его лице, расплакалась.
Переодевшись в странницу, Ганс шел по степи.
В те времена, насколько вы помните, грузы по Волге провозили в подводных лодках. По ночам лодки плыли сверху. Они походили на громадных дохлых рыб, которыми в таком изобилии наполнены были наши берега.
И вот однажды команда одной такой лодки заметила странный предмет, плывший через реку. Берега были давно пустынны, и команда скучала. Они стала держать пари. Одни говорили, что это знаменитый медведь Пашки Словохотова, вернувшийся в тоске по родине, а другие — подводная лодка новой конструкции для домашнего обслуживания. Треск мотоцикла слышался вдалеке.
Потому-то и было оказано такое внимание выловленной страннице.
— В Иерусалим идешь? — спросил один из матросов.
— На Афонскую гору, — ответила странница.
И тогда странницу провели в красный уголок агитировать против религии.
— Баба дошлая, если может так плавать.
— Эта поговорит!
И точно, странница после рюмки коньяка заговорила довольно оживленно.
— Может и в Каспийское море лодка-то выйти, дети? — спросила она ласково.
— Может.
Странница подумала.
— В бога Река верите, детки?
— Это что в картинках, в киношках играет… В того…
— Бог Рек, дети, есть воплощение в трех лицах бога отца, бога сына и… Он наполнил горечью реки, дабы мы могли исправиться и вновь вкусить по постам рыбу. Горькое раскаяние надобно теперь вам перед ним. Самим своим лицом упасть перед ним на колени… и просить прощения…
Матросы многозначительно переглянулись. Мотоцикл умолк. Лодка с огромной быстротой резала гнилые волны Волги. Луна, казалось, гналась за лодкой.
Странница продолжала проповедовать о милости бога Река, который любит прощать грешников, самолично являющихся пред его очами.
— Где ж он теперь находится? — мрачно спросили матросы.
Странница оживилась.
— Теперь он, дети, находится на Каспийском море.
— Там же англичане.
— Бог парит над всеми народами, дети мои… Дайте мне Библию…
— Библию?..
Какой-то мрачный матрос подошел близко к ней и прохрипел:
— Над всеми! А ты в воду не хошь с гирей в кармане?
Рев и теснота окружили странницу.
И вскоре Ганс понял, чем кончилась его проповедь.
Команда вывалила его на одеяло и запела:
А когда дошла до стиха:
каждому матросу показалось, что он Стенька Разин.
Одеяло взметнулось к борту.
Ганс прервал свой крик глотком воды, а вместе с глотком ему в рот попала гнилая дряблая рыба.
Пена, оставляемая лодкой, слилась далеко вдали с лунным светом.
Тогда Ганс начал тонуть по-настоящему, а до сего ему все казалось, что выплывет.
ГЛАВА 30
Показывающая ДАЛЬНЕЙШИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГАНСА
Ганс очнулся от сильной боли в животе.
Глаза у него были забиты песком, перемешанным с рыбьими костями. Открыть их было также больно и трудно.
Ганс стонал.
— Кто вы? — раздался над ним грубый голос.
— Молока… отравлен…
Горячая влага обожгла ему зубы.
Затем его несли на руках.
«Конечно, — сонно думал Ганс, — лучше отдам себя в руки правосудия. Несут… А если самому пробираться через эту страну, то добровольно мозгов лишишься. Здесь же есть какая-то надежда».
Когда ему промыли глаза, он увидал себя в широкой мужицкой избе.
Слабым голосом он спросил:
— Употребляете ли вы гребенки?
— Конечно.
Ганс обрадовался.
— Как культурным людям, я предаю в ваши руки свой дух. Меня зовут Ганс Кюрре.
И от страшного напряжения, произнеся последние слова, он потерял сознание.
