Кэтрин резко повернула голову и посмотрела ей в глаза:
— Не знаю, может быть, и так. Иногда мне кажется, что себя я знаю еще меньше, чем Фрэдди.
— Может, тогда расскажешь мне о том, каким тебе представляется мой сын? По-моему, сейчас самое время начать этот разговор.
Кэтрин задумчиво посмотрела куда-то вдаль. Каким она представляет его? Вспомнилось, как он властно впечатывал шаги в землю, проходя по двору Мертонвуда походкой уверенного в себе человека. Что еще? Непревзойденный любовник, способный одним прикосновением зажечь в ней настоящую страсть и сломить сопротивление. Вспомнилось, как он протягивал ей перстень с изумрудом, который она через несколько минут надела на свой палец. Что это означало: знак уважения или желание купить ее? А вот он стоит перед ней в день похорон Берты. Каким злым было его лицо тогда! Но какой нежностью оно светилось, когда он осторожно взял на руки своего крошечного сына! Кэтрин вопросительно взглянула на графиню, будто ожидая ответа на мучившие ее вопросы. Как отделить правду от ложных домыслов? В какой же из этих ситуаций она видела истинного Фрэдди?
— Все не так просто, — произнесла она. Графиню столь очевидная попытка уйти в сторону явно не удовлетворила.
— Жизнь вообще сложная вещь, дорогая. Она иногда путает наши планы и преподносит сюрпризы, не всегда приятные нам. Иногда кажется, что все идет хорошо, не вдруг какая-то неожиданность меняет твою судьбу. Пусть это бывает нечасто, но жизнь всегда сложнее, чем мы думаем.
«А самое сложное в этой жизни — Фрэдди с его душой и сердцем», — подумала Кэтрин. Она пожала плечами и решила просто сказать все, что думает.
— Он способен быть очень злым, даже жестоким временами, но может быть нежным и справедливым. Он умен и обладает чувством юмора. Можно назвать его упрямым, а можно упорным. Да, без сомнения, он не жаден, даже щедр, — добавила она, вспомнив об обескуражившей Дункана сумме, внесенной в контракт по настоянию графа.
— Но таких мужчин много! А чем отличается Фрэдди от них?
Как она может рассказать это его матери? Как передать словами, что каждое его прикосновение пробуждает в ней какую-то струну, исполняющую волшебную музыку, написанную для них двоих еще до их рождения? Как сказать, что один его взгляд может оставить кровоточащую рану в ее сердце, что в его присутствии ей становится жарко и она ощущает себя маленькой и беззащитной, что, лежа в кровати она мечтает о его руках и его губах? Сказать матери, что ее сын — настоящий кудесник, которого она любит и в то же время панически боится его чар?
— Мой сын, конечно, далеко не святой, — нарушил размышления Кэтрин голос Мириам. — Но он и не такой беспросветный грешник, каковым ты, скорее всего, его представляешь. Дай ему возможность лучше узнать тебя. Постарайся сама разобраться в нем. Большинство мужчин и женщин знают друг о друге куда меньше, чем вы с Фрэдди. Я не прошу тебя измениться. Будь упрямой, колючей, сердись на него, если он того заслуживает. Все это допустимо. Недопустимо только совершать глупости.
Мириам нежно обняла свою будущую невестку. Она почти не сомневалась, что здравый смысл восторжествует и в этой женщине, и в ее сыне. Их союз — единственный выход для обоих. Дай Бог, чтобы это случилось побыстрее. Сначала им будет очень нелегко. К счастью, борьба будет происходить не в ее владениях. В Монкрифе они могут сколько угодно хлопать дверьми и целыми днями ворчать друг на друга. Могут, если захотят, ходить полуголыми перед прислугой. Она постарается отсидеться в Лондоне как можно дольше. Она готова вообще не выходить из дома до конца дней, лишь бы не видеть стычек между двумя дорогими ей людьми.
Мириам стояла позади жениха, невесты и сияющего Джереми, который был очень рад исполнять обязанности шафера на свадебной церемонии Фрэдди. Обряд венчания занял немного времени, подписание брачного контракта еще меньше. Кэтрин Сандерсон, превратившаяся в Кэтрин Латтимор, графиню Монкриф и супругу одного из самых богатых подданных Британской короны, с легким недоумением посмотрела на огромный бриллиант, за сверкавший на ее пальце.
— Это новое кольцо, Кэтрин, — прошептал Фрэдди, наклонившись к ней. Он, видимо, по ее лицу догадался, о чем она думала.
Она улыбнулась слабой, безжизненной улыбкой. Сейчас она была совершенно не похожа на ту разгневанную упрямицу, какой была всего несколько дней назад. Голова немного кружилась. Что она наделала?! Кэтрин растерянно обернулась и тут же очутилась в объятиях Мириам.
— Теперь, милая, ты можешь называть меня мамой. Можешь, конечно, и Мириам, но только не бабушкой. Я тогда чувствую себя слишком старой.
Кэтрин была искренне рада этой милой женщине.
— Я с удовольствием буду звать тебя мамой, — рассмеялась она, целуя Мириам в щеку, — и придумаю что-нибудь подходящее для детей, чтобы они не заставляли тебя ощущать свой возраст.
— О, я о нем и так не забываю, дитя мое, но не хотелось бы, чтобы еще и милые крошки напоминали мне о нем каждый раз, когда открывают свои ротики. А с детьми мы решим эту проблему, у нас для этого будет достаточно много времени. Разве Фрэдди тебе ничего сказал?
Графиня с укором посмотрела на сына. Он стоял спиной Кэтрин и улыбался.
— Нет, мама. И полагаю, что поступил осмотрительно. Ты лучше сама скажи ей об этом, а я пойду займусь каретой. — И широко улыбаясь, он направился к двери. Глаза его озорно блестели.
— О чем он не сказал мне? — встревоженно спросила Кэтрин.
— Мы решили, что детям лучше остаться здесь на время вашего медового месяца, дорогая. — Графиня подкрепила слова легким пожатием руки, но это не помогло.
— Однако, Мириам… — начала она.
— Да, я знаю, — перебила ее графиня. — Ты хочешь напомнить о вашем соглашении. Но речь идет не о том, чтобы ты обязательно спала с ним, — перешла она на шепот, — а о том, чтобы смогла лучше узнать его.
Зачем? Она не хочет ничего больше узнавать о нем, не хочет оставаться с ним наедине.
— Но дети никогда не жили отдельно от меня, — так же тихо возразила Кэтрин, машинально направляясь к выходу.
Она прошла мимо улыбающихся гостей, нахохлившейся Мелиссы, Джереми, который глядел на нее с обожанием и восторгом. Мимо Петерсона, который накинул ей на плечи новую шерстяную накидку. Она спустилась по ступенькам парадной лестницы прямо к стоящей у крыльца карете. Кэтрин поняла, что ее вела графиня, осторожно, но твердо обнимая за плечи.
— Вы пробудете там недолго, дорогая, — услышала Кэтрин ее голос.
Она была настолько ошеломлена, что безропотно позволила графу помочь ей забраться в карету и усадить на сиденье. Как сквозь сон она увидела, что он накинул ей на ноги теплую индийскую шаль и слегка похлопал по коленям.
— Она, кажется, переняла даже твои жесты…
— Что же в этом необычного? Она все время жила со мной и считает меня своей матерью.
— С сегодняшнего дня, дорогая, ты и являешься ее матерью. Это закреплено законодательно, и ты, если даже захочешь, не сможешь отказаться от нее.
Лицо его опять осветилось мягкой улыбкой, которая почему-то вызвала в Кэтрин новую вспышку гнева. Нервы ее напряглись до предела.
— Я не собиралась и не собираюсь ни от кого отказываться, милорд! Именно поэтому я и считаю, что они должны бы быть сейчас здесь.
— Но от меня ты бы хотела убежать, дорогая, не правда ли? — засмеялся Фрэдди. — Дети, как правило, не сопровождают родителей во время медового месяца, — добавил он более серьезно.
— Никакой это не медовый месяц! — выпалила она.
— В глазах всего света период, который начался у нас сегодня, называется именно так. Неужели ты забыла о нашем договоре, Кэтрин? — Глаза его были спокойными, но излучали железную решимость. — Не стоит выносить наши проблемы и разногласия на всеобщее обозрение. О нашем браке шепчутся на всех углах, он возрождает надежду и романтические воспоминания в сердцах старых дев. Мы просто не имеем права разочаровывать людей в их ожиданиях. В противном случае месть не заставит себя ждать. Неужели ты не понимаешь это? — В голосе графа звучали металлические нотки, глаза светились решимостью.
