— А ты откуда знаешь?
— По телевизору говорили.
— Ну ладно. Еще по одной, — предложил Кузя.
— За справедливость, — и стаканы звякнули.
— Все, пора за работу, — сказал Кузя. — Туша сонная лежит. Мы ее у трех вокзалов прихватили.
— Туша под снотворным? — поинтересовался деловито Бобон.
— Да. Живехонек.
— Надо срочно на заморозку. На почку как раз заказ пришел. Сейчас пробы возьмем.
— Ты врач, — с уважением произнес Левчик. — Тебе виднее.
Кряхтя, Бобон направился к выходу.
Дверь отворилась.
Он ступил на крыльцо. Это был обитатель этого здания, который выходил общаться с охраной — высокий, жилистый, с двумя золотыми кольцами на пальцах, с круглой наивной мордой и короткими волосами.
Уложил я его тут же, одним ударом в биоактивную точку — не сильно. Чтобы привести в чувство в случае чего минуты за две.
Я зашел в помещение. За столом сидели двое. Один бородатый, интеллегентный с виду, весьма объемистый, с кулаками-кувалдами. Другой — молодой, красивый, спортивного вида, в руке сжимал стакан, лицо его было задумчивым и сосредоточенным, а взор устремлен вдаль. Видно, парня одолевали мысли о судьбах мира.
— Привет, уроды, — сказал я.
— Ты кто? — бородатый, судя по голосу это был Левчик, слегка офонарел.
— Смерть твоя, — просто и со вкусом ответил я. Бородатый не стал долго думать.
— Держи тушу, — прикрикнул он напарнику и бросился на меня. С голыми руками!
Вскоре они улеглись оба. Я их не жалел, так что, возможно, понадобится реанимация. Но это будет позже. Сейчас есть дела поважнее.
Я привел в себя доктора. Задерживаться мне с ним не резон. Поэтому я просто осведомился:
— Где туши?
— Окорочка куриные, что ли? — решил Бобон повалять дурака.
Я его быстро убедил — самым жестким образом, что врать нехорошо,
— Т-туда, — стуча зубами указал он. После нашей короткой беседы идти он сам еще мог, правда, с большим трудом. Покачиваясь, он сорвал пломбу с двери холодильника. С трудом отодвинул дверь. В холодильнике было как положено — холодно.
Бобон зажег свет. Лампа дневного света высветила картонные коробки с куриными окорочками.
Повозившись за трубами, он повернул скобу, и металлическая стена отъехала прочь. Там был еще один холодильник, с «тушами»!
Я человек с хорошей нервной системой. Но плечами я передернул. И удержал себя от естественного движения — нажать на спусковой крючок и всадить в хозяина этого заведения пулю.
«Туш» набралось немало. Большинство — уже разделанные, Стояли контейнеры с азотным охлаждением — для хранения органов и для перевозки. Часть разделанных тел была свалена в углу — для последующей утилизации.
— М-да, дела идут в гору, — отметил я. — Жаловаться не приходится.
Бобон не ответил. Зубы его застучали еще сильнее.
— Ну как, Бобон, — осведомился я. — Тебя оставить здесь на материал?
— Н-нет.
— Где Зубовин?
— Кто?
— Телеведущий, Не помнишь? — я поднял пистолет.
— Вон! — он показал на то, что осталось от тележурналиста, Осталось не так много. Но узнать Михаила Зубовина в том, что осталось, было можно.
Мы вернулись из холодильника в домик. Там я порасспрашивал Бобона немножко о его процветающем бизнесе. В холодильник ему не хотелось, поэтому отвечал он охотно. Сведения пока для меня бесполезны, но они лягут в мой компьютер и когда-нибудь пригодятся.
Хорошие инъекции выключили душегубов минимум часов на десять. А мне пора отправляться вон из этого места.
Я добрел до своей машины. Сделал оттуда два звонка. Один — моему человеку из отдела по борьбе с организованной преступностью.
— Марк, чего-то ты разоспался, — сказал я.
— Три ночи, — застонал он. — Кто?
— Не узнаешь?
— Ты?! — сон с него слетел сразу.
— Я.
— Но ты же…
— Помолчи. Если хочешь орден на грудь, снимайся быстренько и двигай в холодильник на Северо- Западе у Смирновских прудов.
— Зачем?
— Найдешь такое, что никто не находил.
— Но…
— Я тебя когда-нибудь обманывал?
— Нет.
— Поспеши, а то успеют другие… И прихвати кого-нибудь с собой. Может пригодиться оружие…
Второй звонок — Борюсику с телевидения. Опять стоны и восклицания типа «кому не спится в ночь глухую?»
— Борюсик, ты хочешь снять труп Михаила Зубовина? — в лоб спросил я.
— Что?!
Та же сцена — сна ни в одном глазу. И желание тут же устремиться, куда скажут.
— Втихаря, никому из начальства не докладывая, выдерни своего оператора, вы рядом живете, возьми камеру. И дуй по адресу…
Все, теперь домой. Можно и поспать. Если только после этих кошмариков сон придет.
Придет, куда он денется. Надо уметь глушить эмоции. На нашу жизнь никакого их запаса не хватит…
Глава шестнадцатая
Сказать, что во всех средствах массовой информации поднялся крик — это не сказать ничего. Визг стоял такой, как если бы в омут, полный чертей, бросить осененную крестным знамением динамитную шашку.
— Зверское преступление… Изверги нарушили все человеческие и высшие законы (какие высшие — неизвестно) .
И кадр — отрезанная голова Михаила Зубовина. Она вызывала ассоциации с бессмертным романом «Мастер и Маргарита» — вспоминалась голова Берлиоза. И за всеобщим возмущением осталось в стороне, что кроме останков телеведущего там нашли останки еще многих и многих. Но это казалось мелочью 3по сравнению с главным — покусились на кумира! Естественно, все остальные новости поблекли и отошли на второй план. В Администрацию Президента за пятьюдесятью подписями деятелей телевидения и культуры было внесено предложение об объявлении всероссийского траура.
— Это не уголовщина! Смешно предположить, что это простая уголовщина. Тут дело в политике! Да, я утверждаю — это политическое убийство! Это покушение на свободу слова! — заявил директор третьего телеканала Вячеслав Патрюханский. Он был напуган, держался напряженно и вылез на экран только потому, что не мог не вылезти.
Ширшиновский обвинил в убийстве коммунистов. Коммунисты — мировое закулисье. И никому не хотелось верить, что телеведущего просто похитили на запчасти, как машину со двора, чтобы разобрать в
