— Спасение будет зависеть от того, удастся ли мне победить. Иначе я потеряю не только честь, но и нечто большее.
— Что именно?
— Вас, моя Джанна.
Она пренебрежительно усмехнулась.
— Неужели вы думаете, что меня волнует мнение света? В моих глазах, Просперо, вы никогда не будете обесчещены. Что бы ни случилось, я стану вашей, как только вы этого пожелаете.
Он привлек ее к себе.
— Смелое сердце! Я хочу, чтобы вы стали моей, когда я очищу свое имя от позора. Я ставлю на карту все, что имею, и все, что из себя представляю, чтобы победить и завоевать вас!
— Но если вы не…
— Если нет… — Он умолк, нежно улыбнувшись ее широко раскрытым глазам. — Не будем говорить об этом. Если я потерплю поражение, имея столько шансов на успех, значит, я не достоин вас.
Слова Просперо не обманули Джанну. Она поняла, что значит это «поставил все». Это значило, что он не переживет поражения. Глаза женщины наполнились слезами; она подумала, что, возможно, видит его в последний раз.
— Просперо, я никогда не могла бы гордиться вами больше, чем сейчас. Я буду молиться, не поднимаясь с колен, до тех пор, пока вновь не увижу вас.
— Любимая! Это станет мне лучшей защитой. Верьте в мою судьбу, а я буду полагаться на ваши молитвы.
Он привлек ее к себе в прощальном объятии и почти беспечным тоном уверил, что скоро вернется.
Глава XXXI. МАРС АЛЬТОР
Весла работали без перерыва всю ночь с воскресенья на понедельник, и неаполитанская эскадра шла по курсу, выстроившись в линию, которую замыкал флагман.
Прямо перед ним двигался буксируемый четырьмя галерами андалузский галеон, который Просперо решил взять с собой. Принц Оранский поначалу возражал, говоря, что в случае длительного штиля галеон задержит продвижение, когда именно быстрота имеет первостепенное значение. Однако Просперо настаивал, желая уменьшить преимущество Драгута. При этом он ссылался на опыт дона Алваро, непревзойденного мастера управления любыми судами. Алваро поддержал его, заявив, что в бою галеон стоит трех галер. Его высочество уступил, и галеон «Имакулада», оснащенный достаточным вооружением и экипажем, вошел в состав эскадры. Просперо взял и маленькую турецкую фелюгу, полученную им от Драгута. Ее экипаж составили добровольцы. На некоторых других судах гребцы тоже были готовы сменить весла на оружие, если этого потребует боевая обстановка.
Просперо распорядился отделить христиан от мусульманских невольников, так что помимо галеры «Асвада» еще пять судов были укомплектованы христианами различных национальностей. Некоторые были пленными, некоторые — еретиками и иудеями, присланными испанской инквизицией. Были также испанские и итальянские преступники, прикованные к веслам за свои злодеяния. Их предупредили, что перед боем с них снимут оковы и дадут оружие, и что все христиане, оставшиеся в живых, после экспедиции будут отпущены на волю. Как ни мала была эта надежда, они все же получили возможность завоевать свободу. Это удвоило силы людей, и надежда росла.
Ясный рассвет вторника принес с собой тревожное затишье. Просперо осматривал гладкое, как стекло, море. Примерно через час гребцов должны были сменить отдохнувшие, однако увеличение скорости ожидалось небольшое: надсмотрщики, которых предупредили о необходимости спешить, поддерживали темп двадцать четыре гребка в минуту, что позволяло проходить лигу в час. Увидев, что капитан стоит на корме и смотрит на гребцов, надсмотрщик с показным рвением стал чаще хлестать бичом. В тишине раздался голос Просперо:
— Эй! Остановись! Это бесполезно, из людей не выжмешь больше, чем они могут дать. Они устали. Лучше раздайте вина.
И когда благодарные гребцы приникли к кувшинам, передаваемым от скамьи к скамье, словно в награду за доброту Просперо пронеслось дуновение восточного ветра, взволновавшее стеклянную поверхность моря. Это был предвестник устойчивого бриза, задувшего со стороны Ливана. Под скрип блоков поднимались паруса, весла были уложены в гнезда, а уставшие невольники отправились отдыхать. По мере приближения рассвета ветер крепчал, и только из-за спешки Просперо не стал зарифлять паруса, даже когда форштевень при каждом броске вперед начал зарываться в воду, а из шпигатов хлестало, как из фонтанов.
Остальные галеры вынуждены были последовать примеру флагмана. Так как шли теперь под парусами, походный строй изменился: суда образовали изломанную шеренгу. «Проспера» занимала место в центре, а галеон двигался под парусами на правом фланге.
К полудню впереди показалась земля, а когда Просперо, его помощник Адриано Аллори, худой генуэзец средних лет, и дон Алваро сели обедать, флот входил в пролив Бонифачо. Пролив прошли со скоростью три-четыре узла. Обходя мыс Ферро, они повстречали французскую бригантину, и ее капитан сообщил, что два дня назад видел вдалеке флот корсара. Тот находился в пятидесяти милях восточное Майорки и по-прежнему держал курс на запад. Ни Просперо, ни дон Алваро не сомневались, что Драгут направляется к Балеарским островам.
— Рейд к воротам Испании, — определил Алваро и горячо, цветисто выругался. — А мы не успеем помешать! И да поможет Бог благородному и могущественному графу Мельфийскому, когда об этом узнает император!
Просперо мысленно взмолился, чтобы ветер сохранился еще на сутки и они смогли хотя бы отомстить за то, чему не успевали помешать. Однако в течение дня ветер не только не стих, но усилился до такой степени, что лишь яростное нетерпение Просперо заставляло его рисковать, идя под всеми парусами. Тем не менее вечером, когда ветер успокоился, оказалось, что флот совершенно не пострадал, если не считать того, что все промокли до нитки. Гребцы вновь взялись за весла, соединив свои усилия с силой бриза, и всю ночь корабли продвигались на запад, борясь с сильным волнением, поднятым дневным восточным ветром.
Утром в среду вновь поднялся ветер, и вместе с ним — настроение Просперо. Суда, как и накануне, с риском двигались полным ходом. Но все та же благосклонная фортуна, пославшая им столь необходимый ветер, продолжала оберегать их.
За час до наступления сумерек по туманной полосе на горизонте определили, что земля, к которой они держат путь, уже близко, а вдалеке на севере заметили качающуюся на волнах точку. Решили, что это судно, и «Имакулада» покинула свое крайнее правое место в строю и отправилась в погоню под полным парусом. Уже в темноте галеон вернулся, ведя на буксире лодку. Это оказалось рыбацкое судно типа фелюги с экипажем из пяти человек, пробиравшееся с Майорки в Испанию. Хозяин, крепкий, лохматый морской волк, поднялся на борт «Просперы». И без того свирепый, он кипел от негодования, рассказывая о последних событиях.
На каталонском диалекте, которого Просперо не понимал, но дон Алваро, к счастью, знал, моряк с гневом поведал о том, что два дня назад флот этой «сарацинской сволочи» прибыл в Пальма-де-Мальорка, и тридцать шесть часов кряду пираты разоряли окрестности, превратив город в сущий ад. Они потопили или сожгли все суда в порту, включая два прекрасных барселонских галеона; затем, высадившись на берег, захватили форт и вырезали его гарнизон, а на досуге занялись разграблением города. Забрали из кафедрального собора все золото и серебро до последней пластинки, убили епископа и разрушили его особняк. День и ночь они опустошали город, зверски убивая сопротивлявшихся. После грабежа, убийств и насилий они загнали около тысячи детей и женщин на свои проклятые галеры и, не удовлетворившись добычей, отправились на Минорку. К вечеру они прибыли в Порт-Махон, который, несомненно, пострадал от их грязных рук не меньше, чем Пальма. На Минорке о прибытии пиратов стало известно заранее — об этом
