Нет, об этом он не знал.
Выходит, они случайно в какой-то день повстречались на улице и решили жить вместе?
Марсело не отвечает.
И никто их не познакомил? Тебе понравилась рожа этого кретина? Кто вас свел? Почему Палито приехал в Буэнос-Айрес? Где ты его увидел в первый раз?
В кафе на углу улиц Ривадавия и Аскуэнага.
Ладно, очень хорошо. Но в этом кафе бывают тысячи мужчин и женщин. Почему ты связался с ним? Ты знал, кто такой Рыжий?
Марсело не ответил.
Ладно, тогда мы тебе покажем.
Сперва они приложили пикану к деснам, и он почувствовал, будто в них вонзились раскаленные шпильки. Его тело конвульсивно изогнулось, и он закричал. Как только отключили пикану, ему стало мучительно стыдно, что он кричал. Нет, он не выдержит. Он с ужасом подумал, что не выдержит.
— А это всего только проба. Бесплатная проба. Даже не начало. Ты видел того, что лежит в камере? Ну же, не будем терять время. Мы уже многое знаем, не сомневайся. И зачем тебе на всю жизнь оставаться калекой из-за того, чтобы не выдать ваши секреты. Все равно ты их выдашь, но уже будешь изувечен. Ну- ка, прежде всего говори, как познакомился с Пало.
— В кафе на углу Ривадавия и Аскуэнага.
— Это ты уже говорил. Верю. Но как познакомился? Он прямо так к тебе подошел и сказал, что я, мол, хочу жить с тобой?
— Он попросил прикурить.
— И ты дал прикурить?
— Конечно.
Толстяк обернулся и спросил, нашел ли кто-нибудь в карманах Марсело сигареты и спички. Нет. Только словарик, сборник стихов, ингалятор для астматиков, записная книжка с адресами да семьсот песо с мелочью.
— Вот видишь, — Толстяк перешел на ласковый тон. — Здесь вранье не пройдет. Не было у тебя ни сигарет, ни спичек. Для твоего же блага говорю — не дури.
Они у него кончились.
Что кончилось?
Сигареты.
И сигареты и спички? Все сразу?
Раздался смех.
И какие же сигареты ты курил? — «Жокей клуб», сказал он наугад. «Жокей клуб»? Сколько они стоят?
Он не мог ответить. Он не знал. Ему сунули в рот грязную тряпку.
— Давайте, прибавьте напряжение.
Стали прикладывать пикану к паху, под мышки, к подошвам. Его тело судорожно вскидывалось.
— Довольно. Хватит. Вижу, ты из породы упрямцев, идиот. Загубишь свою жизнь понапрасну. Даже если правительство переменится, мы все равно здесь останемся. И вы тоже. Те, кто выживет. Решайся, парень.
Они вынули тряпку у него изо рта.
— Мы знаем, что у тебя однажды был Рыжий, что ты познакомился с Рыжим через студента с юридического по имени Адальберто. Адальберто Паласиос. Вот видишь, мы знаем, что ты соврал. И ты тоже понимаешь, что другие раскололись.
Марсело был ошеломлен. Но нет, Рыжий не мог донести. Оставался Паласиос.
— Это неправда, — сказал он.
Толстяк добродушно посмотрел на него.
— Слушай, что я тебе скажу. Мы также знаем, что ты не партизан, что ты и муху не способен убить. Нам о тебе известно куда больше, чем ты можешь вообразить. Мы пытаем тебя не для этого, пойми, мы тебя пытаем, потому что ты еще кое-что знаешь и должен нам это рассказать. Мы очень надеемся на тебя, именно потому, что ты вот такой как есть. Потому что тебе нравятся стихи, потому что ты такой неженка. Понял? Да ты не обижайся. Не думай, что пиканой я тебя покалываю ради своего удовольствия. Нет. У меня тоже есть семья. Ты что, думаешь, мы какие-нибудь скоты, без отца-матери?
Лицо Толстяка прямо-таки излучало доброжелательность.
— Ну вот, теперь, когда мы немного подружились и ты убедился, что мы вовсе не такие, какими нас считают, поговорим спокойно. Ты сказал, что он подошел к тебе и попросил прикурить, и ты дал ему огоньку, ведь так?
— Да.
— А мы тебе доказали, что ты соврал.
— Да.
— Теперь ты видишь, что врать не имеет смысла. Мы обязательно выводим всех на чистую воду. Итак, вернемся в кафе на углу улиц Ривадавия и Аскуэнага. Это хотя бы правда, мы знаем. Как вы познакомились? Он просто так подошел к тебе и стал рассказывать про геррилью? Ты же знаешь, ни один партизан никогда никому про это не расскажет, разве что человеку абсолютно надежному. С чего бы это он вдруг доверился тебе, незнакомому? А ведь он тебе рассказал про геррилью.
Нет, никогда не рассказывал. Он не знал, кем был Палито. Знал, что он тукуманец, что работал на сахарном заводе, завод закрыли, он остался без работы, потом работал на заводе «Фиат», потом опять остался без работы.
И никогда не объяснял, почему остался без работы?
Нет.
И не говорил, почему отправился в Боливию?
Нет.
Так что он не знает, что Палито вступил там в партизанский отряд?
Нет, не знает.
И никогда не приходил к нему парень лет двадцати семи, высокий, в очках, курчавые черные волосы, прихрамывает.
То были точные приметы Лунго. Марсело ужаснулся. Теперь он был уверен — предал Паласиос.
Нет, он никогда не видел этого парня.
Толстяк молча смотрел на него. Потом обернулся и приказал:
— Дайте ему на всю катушку.
Ему опять затолкали в рот грязную тряпку, и он услышал, как Турок сказал: «Уж этот заговорит, не остановишь».
Начали с десен, потом подмышки, подошвы ног, мошонка. Ему казалось, что у него вырывают куски мяса раскаленными щипцами. Внезапно в глазах потемнело и сердце застучало в груди так, будто кто-то, запертый в комнате с бешеными собаками, рвущими его на части, колотит кулаком в дверь. Но вот разряды прекратились.
— Выньте тряпку.
Где спрятано оружие? Кто командиры? Где живет Лунго? Где у них явочная квартира? Были они как- то связаны с налетом в Калере?[329] Кто посещал кафе на углу Пасео- Колон и Сан-Хуан?
Он едва мог говорить, язык был как разбухший ком ваты. Он что-то пробормотал. Толстяк приблизил ухо. Что он говорит?
— Воды, — пролепетал Марсело.
Конечно, воды ему дадут, почему бы нет. Но сперва он должен ответить.
А он думал о Палито, о его несчастливом детстве на ранчо, о его страданиях в Боливии, о молчаливом стоицизме Гевары. В этот момент жизнь Палито зависела от одного его слова. Он никогда не совершил ничего значительного, никогда ничего не сделал, чтобы утолить печаль или голод хоть одного несчастного ребенка. На что же он, в конце концов, годен?
