– Ты что, не веришь мне?
– Не верю.
– На, мать твою в живоглота! – он вынул из бокового кармана легкого пиджака несколько скомканных бумажек и кинул их на стол.
Биняк кинулся разглаживать бумажки. Пересчитали. Оказалось двенадцать рублей.
– Даю на двенадцать, – сказал Лысый, берясь за колоду.
– А я говорю, ва-банк! – сказал Бандей.
– Где остальные?
– Отдам. Давай на слово!
– На слово просят только у баб…
– Ах вот как! Ну, ладно.
Бандей откинулся на лавке, кряхтя стащил с себя хромовые сапоги, носком протер подошвы, так что свежие шпильки заблестели.
– Во, видал? Новые сапоги… Добавляю, – и поставил их на стол рядом с деньгами.
Лысый взял сапоги, повертел в руках:
– А может быть, они у тебя прелые?
– У меня прелые? Мои сапоги! Ах ты сучий сын! Я для себя их шил. Они двадцать четыре целковых стоят. На, возьми зубами! Попробуй, оторви подошву с носа! Оторвешь – даром отдам сапоги.
– Да я что, волк, что ли?
– То-то и оно. Ты слаб в коленках. У тебя еще и зубы-то репные. Дай сюда! – он выхватил сапоги из рук Лысого. – Ребята, кто хочет счастья попытать? Ну, берись зубами! Не бойся… Оторвешь подошву – я ж и прибью. И сапоги отдам. Знай Мишку Косоглядова. – Это настоящая фамилия Бандея.
Сапоги мягкие, новенькие… Даже при тусклом свете блестят.
Вася Соса, здоровенный детина с длинным рябым лицом, сидевший напротив Бандея, алчно раздувая ноздри, ворочая белками, уставился на сапоги.
– Вася, ты чего смотришь, как кот на сметану? – крикнула с печи Нешка. – Возьми их на зубок. Об твои зубы-то кулак расшибешь.
Вася, довольный, осклабился, обнажая желтые лопатистые, как у мерина, зубы.
– На, пробуй! – сунул ему сапог Бандей.
Вася взял, повертел его в руках, как мосол, приноравливаясь – с какого бока укусить.
– Бери за нос. С каблука и не пробуй!
Вася разинул пасть и сунул в нее головашку.
– Мотри союзку не прокуси, крокодил! – крикнул Бандей. – Товар испортишь.
– Дак ее с торца не возьмешь, подошву-то – чисто срезана, как зализанная, – сказал Соса.
– А ты поперек ее бери!
Наконец Вася изловчился, сдавил каменную подошву своими лошадиными зубами и зашелся аж до посинения, пытаясь вырвать изо рта головашку.
– Дай-кать я за голенища потяну! – кинулся к нему Чухонин.
– Я те потяну!.. – замахнулся на того Бандей. – На голенище уговору не было.
Вася выбросил сапог на стол и сказал, отдуваясь:
– Нет, выскальзывает…
– То-то. Знайте, черти, Косоглядову работу, – торжествующе сказал Бандей Лысому, протягивая карту. – Значит, ва-банк, как договорились.
Лысый дал ему карту.
Тот быстро глянул и на ту, что лежала ранее, и на эту, бросил их и поморщился:
– А ну, еще.
И опять быстро заглянул, кинул и эту карту, как горячий блин, и только рукой махнул:
– Твои сапоги.
За столом суета и гул: кто сапоги разглядывал, кто деньги считал, а кто языком работал. Заговорили, загалдели все разом.
– Лысый, с такого банка литру мало поставить.
– А я и так литру ставлю.
– Дак нет же у меня водки-то больше, – сказала Нешка с печи. – Кончилась.
– У тебя нет – у Колчачихи найдется. Не то к Ваньке Вожаку сбегайте.
