Мы расхохотались. Он шлепнул меня по животу тыльной стороной ладони.
– А это едят?
– Ты тоже проголодался?
– И все из-за Маэ$тро, – добавил он. – Пошли поедим. Только не здесь. Мне хочется чего-нибудь огромного и величественного. И чтобы была атмосфера.
– Тогда тебе и карты в руки, – ответил я. – Заказывай.
Он отвернулся, щурясь от солнца.
– Нэнни, – начал он, на минуту замолчал. Потом вскинул голову и продолжил: – Нэнни, Тадж-ни-ка нас немного, к чертям все эти площади, нам надо взбодриться.
Я так понял, это значило примерно следующее: «Нэнни, перенеси нас в Тадж-Махал, убери объятую чумой Верону и наколдуй нам что-нибудь поесть».
Голос, который ему ответил, мне был незнаком, ведь это была его Нэнни, не моя. Бестелесный голос доносился отовсюду, мужской, но мужественный, что-то среднее между свинкой Порки и Микки Маусом.
– Щас, щас, будет сделано, босс.
Нэнни еще не закончила свою фразу, а мир уже начал меняться. Вода застыла и превратилась в камень. Здания таяли и сворачивались, люди как будто растекались и исчезали. Мне стало нехорошо. Некоторых восхищает подобная демонстрация власти машин, я же воспринимаю ее как настоящий бедлам. Все равно что сначала наброситься с кулаками, а потом подлизываться. Противоестественно. Так нельзя.
Я угадал, мы прибыли в Тадж-Махал, вернее сказать, он пришел к нам. А еще точнее, река разлетелась на миллионы кусочков, которые, перемешавшись между собой, превратились в Тадж-Махал. Как там про Магомета и гору?
Трансформация Италии в Индию, Адидже в Агру заняла всего лишь десять секунд. И хотя весь процесс был мне неприятен (для меня, не для моего спутника), я прекрасно знал, что это обычное дело. Нэнни имеют власть над временем и пространством, а мы обращались к ним, когда заблагорассудится. Благодаря их силе мы могли путешествовать когда и куда хотели. Не было никаких ограничений, если только не вмешивался Маэстро, а Нэнни принадлежали ему.
Нас окружали стены из песчаника с восьмиугольными башнями. Впереди – девственно-белый макранский мрамор, очень много мрамора. Тадж-Махал для того и строили, чтобы потрясать людей, надо сказать, им это удалось. Поневоле чувствуешь себя ничтожным рядом с этими громадами, словно стоишь у жилища великана. Но это не дворец, а усыпальница. Где-то в его глубинах находится склеп – последнее пристанище Мумтаз-Махал, царицы империи. Имя это можно перевести как «Венчающая дворец». Когда она умерла, царь был настолько убит горем, что приказал тотчас начать строительство памятника в ее честь. Тадж-Махал строился только для того, чтобы хранить ее останки и память о ней после того, как она отошла в мир иной, – вся эта грандиозная работа была проделана для нее, для нее одной.
Когда царь Шах-Джахан встретил свою смерть, его похоронили в том же склепе. Это очень романтично, вот только положили его туда не по его желанию. Он собирался построить гробницу еще больше, чтобы увековечить и свой переход в загробную жизнь, но его третий сын захватил власть. Он убил и первого, и второго сына, а самого Шах-Джахана держал под домашним арестом, пока тот не умер, а после похоронил в Тадже.
Но прежде чем порицать вероломного сына, давайте вспомним, что позднее его самого постигнет та же участь, и его вероломный сын (как ни странно, тоже третий) восстанет против отца, возглавит восстание, охватившее всю империю, ускорив тем ее падение. А с другой стороны, и сам Шах-Джахан возглавлял когда-то восстание против своего отца (и он тоже был третьим сыном), он также убил всех мужчин в роду, чтобы занять трон. Насилие порождает насилие, история повторяется, но уверен, что Меркуцио привел меня сюда вовсе не для того, чтобы я думал сейчас об этом.
Он любил пошутить, иногда у него получалось достаточно тонко, иногда грубовато – ему нравилось ставить людей в неловкое положение. Я восхищался этой его способностью. Его импровизации на тему «отнесите Хэллоуина в мавзолей» добавляли радости моей мрачной натуре, но в его циничных зеленых глазах я замечал нечто большее.
– Одобряешь?
Я пожал плечами.
– Конечно, – ответил я. – Но почему именно здесь?
– Считай, что это дань уважения Предусмотрительному, – улыбнулся он.
Предусмотрительный суфий – прозвище Исаака, оно, конечно, не очень лестно, но так только лучше. Он был из книжных червей, один из любимчиков, который хвостом ходил за Маэстро. Насколько помню, у него были неважные отношения с Лазарем, но в отличие от Лазаря он был проницательным и умел скрывать свои чувства. В моем отношении к нему каким-то непонятным образом соединились и уважение, и неприязнь. Мы старались не мешать друг другу. Что же касается Меркуцио, для него Исаак был просто суфий-мусульманин, к тому же архитектор, а Тадж – квинтэссенция мусульманской архитектуры.
– Но зачем оказывать почести Предусмотрительному?
– А почему нет?
– А что не Лазарю в таком случае?
– Действительно, почему не Лазарю? – продолжил он игру словами.
– Ты сам знаешь почему, – решительно заявил я.
– В самом деле?
Все может быть, подумал я.
– Может, и не знаешь.
В какую игру мы сейчас играем? Я пытался понять, что у него за душой, а он пытался понять меня. А когда оказалось, что понимать нечего, я прицелился в него пальцем.
