Иногда Георгий шутил:
– Не правда ли, Товий, я дал вам королевские условия. Моя темница ничем не хуже альбрехтовой!
– О, пан доктор, – улыбаясь, отвечал старик, – когда я беру в руки листы нашей новой книги, стены этой печатни раздвигаются и мне светит солнце так, как оно никогда не светило королю!
Товий был счастлив, работа спорилась. Каждый оттиск листов новой книги носил следы его высокого мастерства.
– Когда же люди смогут насладиться прекрасным творением сим? – спросил как-то Бабич, разглядывая рисунки.
– Скоро, – ответил Георгий. – Теперь уже скоро.
– Если позволит пан доктор, – робко заметил Товий, – я покажу переплет.
– Разве он готов? – удивился Георгий.
– Да, – как всегда улыбаясь, ответил старик и, открыв ящик, достал сафьяновую папку, еще пахнувшую клеем и кислотой.
Георгий почти выхватил ее из рук Товия.
– Что это? – спросил он, видя неизвестный ему рисунок на фронтисписе.
– Это образ доктора Франциска из славного города Полоцка, – ответил Товий.
Внутри кожаного переплета, на первом листе книги, в овале, был тончайше исполнен портрет Скорины – автора и создателя книги. Гравюра была сделана Товием по портрету Георгия, написанному московским иконописцем Тишкой-богомазом. Скорина изображался в докторской мантии и берете, со «ефера-мунди» и прочими почетными регалиями, тогда только робко намеченными Тихоном Меньшим. Теперь к портрету были прибавлены еще другие символы его творчества: летящая пчела, свеча, изливающая свет на книгу, карта земли…
Смущенный Георгий попробовал было возражать, но все бывшие в печатне друзья согласились со старым Товием.
Люди, изучающие грамоту, должны видеть лицо Скорины и показывать детям своим в пример.
В этот раз позже обычного Георгий с друзьями вышел из печатни. Над городом бушевал свирепый северо-восточный ветер, вздымавший тучи песка и пыли. Друзья простились, Георгий направился домой. Ветер крепчал. В воздухе носились солома, обрывки пакли, мелкая щепа. По небу стремительно пробегали тяжелые серые тучи. На миг из-за туч блеснула луна, и в ее неверном свете Георгию показалось, что какие-то тени мелькнули из-за выступа старой, полуразвалившейся башни. Он остановился, прислушиваясь. Все было тихо вокруг. Свистел только ветер да глухо постукивала о чью-то крышу сломанная ветка дерева. Георгий быстро зашагал к дому.
– Шел бы ты спать, Товий, – угрюмо сказал Войтех, когда все ушли из печатни, – время позднее.
Старик молча спрятал листы, переплет, запер ящик и ушел в соседнюю комнату. Войтех подождал, пока в щели двери Товия не исчезла полоска света, потом вышел в сени и осторожно отодвинул засов. Бешеный порыв ветра рванул дверь. Войтех негромко свистнул.
В переулке послышался тяжелый топот. Войтех шагнул за порог. К нему подошли шесть дюжих молодцов, закутанных в темные плащи…
Глава X
Георгий лежал с открытыми глазами, тщетно стараясь уснуть. Ветер гудел в трубе, стучал в ставни окон. Что-то тревожило Георгия. То ему вновь мерещились тени людей за выступом башни, то в завывании ветра чудился человеческий вопль.
Он долго лежал, прислушиваясь к звукам ночной бури. Потом, стараясь не разбудить жену, тихо оделся, накинул плащ и вышел из дому.
Повернув на Замковую улицу, он быстро пошел в сторону тайной типографии. Еще не добежав до знакомого домика, он ощутил запах гари.
Возле печатни стояла карета, запряженная пугливыми конями. Какие-то люди вталкивали в карету Товия, скручивая ему руки. Товий оглянулся и застонал. Из дверей шел густой дым, и острые языки пламени рвались к окну, заваленному деревянной рухлядью. Товия уже подняли на ступеньки кареты, когда сквозь вой ветра он услышал крик.
– Товий! Товий! – кричал Георгий.
– Пан Францишек! – завопил старик и, рванувшись изо всех сил, оттолкнул стражников со ступенек.
Эта задержка дала возможность Георгию добежать почти до кареты. Но Товия уже втолкнули внутрь повозки.
– Товий, брат мой! – Георгий задыхался от быстрого бега, ветра и волнения.
– Прощайте, Франек! – успел крикнуть старик. – Спасайтесь!
Дверца захлопнулась, колеса быстро застучали по камням. Георгий бросился назад, к типографии:
– Войтех! Где ты, Войтех?
Никто не отозвался. Здесь все уже было объято пламенем. Георгий бросился в дверь. Едкий дым горящего клея, бумаги и кожи поднимался кверху. Внизу еще можно было дышать. Георгий увидел корчившиеся в огне дорогие ему оттиски. Он двинулся к ним ползком и стал сбивать огонь. Пламя вырывалось из-под его пальцев, на нем загорелась одежда. Схватив несколько обгоревших листов, Георгий выполз из дома.
Мимо бежали люди. С площади доносилось тревожное гудение набата, крики. Георгий побежал вслед за людьми, прося их:
