– Удивительные люди, – он глубоко затянулся сигаретой и допил свой коньяк.
– Косульки? – я кивнул за окно. По тротуару семенили муж и жена в скривленных сапожках и по- прежнему косились в нашу сторону. У меня вдруг мелькнула мысль, что по косому взгляду никогда нельзя определить – добрый он или злой. Может, страдать косоглазием не так уж и плохо? Своего рода защита. И своего рода прикрытие своих действий и мыслей. Но понимали ли это Косульки? И пользовались ли своим привилегированным положением, я знать не мог.
– Нет, – возразил сам себе Роман. – Я не правильно выразился. Люди удивительные, – он сделал акцент на слове «люди». – Сами по себе. Пожалуй, я никогда не перестану им удивляться.
– Боюсь, вашу мысль я уже давно перерос. Меня уже ничто не удивляет, и никто.
– Вам повезло.
– Всем рано или поздно повезет, если доживут до моих лет.
Странно, но в эту минуту я искренне верил в свой возраст. Абсолютно верил! У меня и мысли не было, что я намного моложе Романа. Напротив, он мне казался неопытным щенком, по сравнению со мной. И когда это со мной произошло? И когда я начал так быстро стареть? Когда убил человека? Или когда попытался им стать?
Роман встал. Наша встреча с ним пришла к своему логичному завершению. Как ни странно, но я уже не слишком был рад, что он покидает меня. Не потому, что боялся остаться один. Просто мне казалось, он с собой уносит какую-то тайную мысль. Какое-то не раскрытое мнение. Относительно меня. Мне казалось, что в своем внутреннем кармане вместе с моей фотографией лежит и моя жизнь в кратком содержании. Которого достаточно, чтобы понять ее суть. И меня это мучило.
Роман стал медленно натягивать свое длинное пальто английского фасона в крупную клетку. (Похоже, он был поклонник английского стиля!) Медленно стал застегивать на все пуговицы. Он все делал медленно. Еще один прием сыщика? Играть на нервы? Он угадал. Мои нервы сдали и я выпалил:
– А что за парень-то пропал?
– Парень? Обычный парень, каких тысячи. Ничего примечательного. Похоже, и плакать по нему некому, чтобы с ним ни случилось.
И в этот миг мне так захотелось расплакаться. Я действительно оставался на земле единственным, кто готов был пролить о себе слезы.
– Вы так говорите о людях, словно они ничто, – я за себя искренне обиделся.
– В целом – да. Каждый из нас значит что-то только для отдельных людей. Родственников, друзей, сослуживцев.
– Странная у вас профессия, – я решился встать грудью на свою защиту. – Пропал человек – и вы словно ищете не его, а его тень или… Или какое-то изображение на фотокарточке. А ведь у человека была жизнь!
– Поверьте, глупо было бы искать конкретное, фактическое лицо, углубляясь в его мысли, его страдания, трагедии, удачи и неудачи. Это равноценно, если бы хирург углублялся в биографию своего пациента. Поверьте, это только мешает. Беспристрастность – залог успеха в некоторых профессиях. Наша из их числа. И пристрастные люди здесь не приветствуются. Они способны напороть горячки. Иметь дело с жертвами и убийцами… Тут требуется пониженная температура тела. И, в некотором роде, астенический синдром идет на пользу нашему делу. Представьте, если бы могильщики сопереживали всем своим клиентам. А работники ЗАГСа плясали от радости за каждый совершенный брак или рождение ребенка. Это уже были бы не профессионалы, поверьте. А люди с некоторыми отклонениями. Отклонения в подобных профессиях исключаются.
Наш спор зашел в тупик. И мне вновь показалось, что этот постаревший Кай вытащит из внутреннего кармана свое ледяное сердце и покажет мне. Но этого не случилось. Мы пожали друг другу руки и довольно холодно расстались. Вполне соответственно холоду за окном.
Я видел, как он шел. Не смотря на мороз и ветер, его осанка оставалась подчеркнуто прямой. Подбородок приподнят вверх. И широкий размашистый, очень уверенный шаг. Ветер усилился. Снег падал на его черное пальто в клетку и русые густые волосы. Я был уверен, он прекрасно знал, что я наблюдаю за ним. И это гордое, благородное шествие мимо витрины, не иначе было посвящено мне.
И в который раз за сегодняшний день я вспомнил великого умницу Андерсена. И его кривое зеркало, в котором уже отражался не здоровый симпатичный парень. Пусть и неудачник. А зловещий гайдебуровский старик. Наверное, мне сейчас не хватало только Снежной королевы. Только она способна меня избавить от мук и терзаний. И тогда все проблемы будут окончательно разрешены.
Но поскольку Снежной королевы не предвиделось. Похоже, она ходила в подружках у Романа. У меня возникла дерзкая мысль поскорее смыться. Деньги были, чтобы уехать подальше отсюда и дожить свою жизнь без нужды. Но я вовремя этой мысли испугался. Меня непременно будут искать. И непременно выйдут на труп антиквара. Побегом я себе подпишу приговор. В конце концов, что они против меня имели? Абсолютно ничегошеньки! Сомнительные показания ненадежных свидетелей? В конце концов, я могу приложить все усилия, чтобы они признались, что их подкупила Тася. Именно этот человек объявил мне войну. Я докажу, что эта война началась в отместку. За увольнение. Вполне приземленная на сегодняшний день ситуация. Миллионы безработных желают начать войну. И это вполне справедливо. Если хотят – пусть себе ищут какого-то Гришку. Я еще могу порассказать про него. И доказать, что он просто смылся от надоевшей девушки.
Я расставил все свои доводы по полочкам, аккуратно, словно антикварные вещи. Я готов был их завтра же, если понадобиться, продать, нет отдать даром, нет, великодушно подарить. В этих доводах было мое спасение. Как, наверное, старик-антиквар видел когда-то спасение в своих молчаливых вещах. Я окончательно успокоился.
И мое спокойствие нарушило вечернее явление Таси. Это случилось, когда я абсолютно расслабленный, сидел в кресле-качалке с откупоренной бутылкой коньяка и слушал Моцарта. В общем, и в целом я в тот миг был счастлив. Насколько мог быть счастлив человек в моем положении. Но даже это хрупкое счастье Тася умела легко и безжалостно разбить вдребезги.
Я отпил большой глоток коньяка и по привычке заглянул за ледяную витрину. И увидел их. Тася и Сенечка стояли на тротуаре и что-то горячо обсуждали. Тася возбужденно размахивала руками, тащила Сенечку за рукав (явно ко мне), но тот упрямо отбивался и качал головой. Он был стойкий оловянный солдатик. Но это была бы не Тася, если бы она не выиграла битву. Учитывая, что в запасе она всегда имела запасные маневры. Она прекрасно знала, как растопить сердце оловянного солдатика. Тася неожиданно резко притянула Сенечку к себе и поцеловала прямо в губы. Тася умела целоваться, я это прекрасно знал. И прекрасно знал, что сейчас оловянный солдатик сделает для нее все, что угодно. И я не ошибся.
Через минуту они вдвоем были в моей лавке. Сенечка не рискнул пройти вглубь комнаты. Он остался стоять на пороге, смущенно переминаясь с ноги на ногу (лучше бы он просто неподвижно стоял на одной ноге). Сенечке было стыдно передо мной. За что? Конечно уж не за то, что он бесцеремонно отбил девушку у столетнего старика. Скорее всего, ему было стыдно за саму девушку. В отличие от нее самой.
Тася бесцеремонно подлетела ко мне, на ходу сбросив кроличью белую шубку, и затараторила, проигнорировав вежливое «здрасьте».
– Я пришла за вещами, Аристарх Модестович! Где они!
Я молча указал ей на диван. Там лежали аккуратно сложенные пакеты. Я их сам сложил, зная, что в любой момент она может за ними явится. И для меня желательно было, чтобы этот визит был краткий.
Тася засунула голову в сумки, перебирала вещи, мне кажется, пересчитывала их (она это умела, ее первый жених был бухгалтер). И тут же продемонстрировала память о своем женихе-счетоводе.
– Ну вот, – всплеснула руками она, – а где три бутылки «Мартини»! Нет, погодите, четыре! Да, именно четыре! Я же отлично помню.
В этом была вся Тася. Как всякий бухгалтер она умела без зазрения совести шельмовать. Уж я-то отлично знаю, что выпил всего три бутылки. Но считаться я с ней не собирался. У меня не было жениха счетовода. Я молча вытащил из бумажника деньги и протянул ей.
Она мигом пересчитала. И не нашлась, что возразить. Я намеренно дал ей гораздо больше. Но последнее слово она, как всегда, решила оставить за собой. Хотя я не сказал ни слова.
– А как же должок? – она прищурила свои светлые глазки. – За последние дни.
Я вновь молча вернул ей долг. И вновь со значительной прибавкой. И ей вновь нечего было возразить
