ничтожности алиментов, которые мой бывший муж давал на содержание детей, из-за невыносимой тяжести забот, лежащих на моих плечах. Он постоянно предлагал мне помощь, будь то решение практических проблем или просто деньги. «Мне это ничего не стоит», – говорил он (и в самом деле, ничего не стоило, потому что он был самым богатым человеком из всех, кого я видела в своей жизни). Но я никогда не соглашалась, потому что после веры в Бога (или, вернее, отсутствия ее) главным вопросом чести для меня были деньги. Я не выношу, когда меня пытаются учить и когда оплачивают мои счета. В обоих случаях на меня давит отсутствие выбора. В вопросе о Боге потому, что в религии все слишком объяснимо, хотя и не имеет никакого смысла, а я предпочитаю бесплодие атеизма неполноценной вере в Бога. А с деньгами потому, что я на деле могла выбирать и быть той, кем стала, только после обретения финансовой независимости. Все мои ссоры с отцом заканчивались его фразой: «Ты живешь за мой счет». И этим варварским утверждением он закрывал мне любую возможность найти какие-нибудь аргументы в свою защиту.
Я так ни разу и не приняла денег у Гейнца, но я обожала его подарки. Так получилось, что я забыла свою футболку в Сан-Паулу, и у меня не было подходящей обуви, чтобы ходить пешком. Он тут же отвел меня в магазин рядом и попросил выбрать вещь на мой вкус. Эта футболка, подаренная Гейнцом, была самой красивой и дорогой из всех моих футболок. Мы оба остались очень довольны подарком. Я – потому, что для меня было очень странным, что мне дарят что-то, о чем мне не приходилось умолять до посинения; он – потому, что наконец-то смог продемонстрировать материально, насколько я ему дорога. После этого мы пошли в шикарный торговый центр Ипанемы, и как только он увидел в одной из витрин сандалии с бисером, он тотчас купил их мне. Но вместо радости я почувствовала стеснение, потому что такие подарки могли меня сделать обязанной ему, а платить пришлось бы не деньгами. С той минуты я стала делать вид, что не замечаю красивых вещей в витринах, потому что поняла: в этом заключалась стратегия соблазнения. Меня хотел соблазнить человек, которого я считала другом.
Гейнц был вдвое старше меня, имел лысину и он был седым. Он мне немного напоминал моего деда, того самого, которого я ненавидела. И именно эта похожесть притягивала меня к нему. Он был душевным человеком, а я так нуждалась в тепле, но мало-помалу его нежность и расположение становились все меньше похожи на отеческие, о которых я так мечтала. Однажды на краю огромного бассейна в его квартире я писала в дневнике, а он возился с компьютером. Мы слушали Ману Чао, я наблюдала с любопытством за скоплением народа на пляже Копакабаны, который находился на двадцать этажей ниже меня. Море было замечательно красивым, прозрачным и синим, и кожа радовалась ласковым лучам солнца. Гейнц присел ко мне, провел рукой по моим волосам и сказал, что он должен кое в чем признаться:
– Я люблю тебя, Кика.
Я потеряла дар речи от удивления, да к тому же не знала, что сказать.
– Выходи за меня замуж, Кика. Приезжай жить ко мне, привози дочек. Я буду о вас заботиться.
Я не могла смотреть ему в глаза и смотрела на страницы своего дневника.
– Ты не должна делать то, чего не хочешь. Я буду ждать до тех пор, пока ты не захочешь, пока не полюбишь меня и не возьмешь инициативу в свои руки.
Я все еще находилась в замешательстве и молчала. Он вернулся к компьютеру, а потом мы пообедали в тишине. После всего случившегося он смотрел на меня, пытаясь добиться ответа. Лицо его выражало то же волнение, какое охватывает человека, участвующего в лотерее, когда называют последнюю цифру, человека, судьба которого решается.
– Гейнц, я не могу принять твое предложение. Я тебя не люблю, как же я могу стать твоей женой?
– Это не страшно, Кика, моей любви хватит на двоих. Я уже давно не был так счастлив, не любил так. Ты даже не представляешь, что это за счастье – просто быть рядом с тобой.
– Но, Гейнц...
– Не нужно отвечать сейчас. Подумай. Любовь приходит со временем, когда люди вместе живут... Я хочу заботиться о тебе, Кика. Я подарю тебе весь мир, если ты выйдешь за меня...
Да он не шутит! Но финальная реплика была почти оскорбительной, это был призыв отчаявшегося человека. На мгновение я почувствовала себя на прилавке, почувствовала себя товаром, купленным на аукционе пожилым мужчиной-миллионером. Я почувствовала себя оскорбленной и обманутой, попавшейся в лапы голодного сумасшедшего старика. Я полностью разочаровалась в Гейнце: я скорее ожидала бы, что он удочерит меня, а не полюбит, как женщину. Он был старше моего отца и был похож на моего деда, или на то, что я помню о нем, потому что деда я не видела уже много лет.
Я вернулась в Сан-Паулу, охваченная нездоровым беспокойством. У меня больше не было ни кариокского мирка, ни дедушки, который бы покупал мне подарки и рассказывал бы сказки зачарованной внучке. Но стоило только захотеть, и у меня появился бы жених. Муж-миллионер, который любил бы меня, заботился обо мне и о моих детях и который мог дать все, чего бы мы ни пожелали. И я начала мечтать, какой будет наша свадьба.
Первая картинка, что мне представилась, изображала окаменевшее лицо отца, его потрясение. Тогда идея показалась мне более соблазнительной, чем прежде. Дальше я представила себя и девочек прогуливающимися по вечерней Ипанеме, пьющими кокосовое молоко, покупающими щенка (лабрадора, а не какую-нибудь собачку из рекламы маргарина). Представила, как девочки будут учиться в лучшей школе города, как я смогу путешествовать, когда и куда мне захочется: в Европу, Азию, США... Представила чудесную комнату, какую я обставлю для девочек, красивые игрушки, которые куплю им, представила, какие дни рождения я буду им устраивать и какие подарки дарить. Подумала, что смогу проводить с ними уйму времени, потому что мне не придется работать, смогу заниматься спортом, терапией, брать уроки французского, загорать, читать у бассейна, пока девочки будут в школе. Боже, они будут жить, как принцессы, и я буду всегда рядом, я, утонченная леди.
Потом я стала думать о цене всего этого. О финансовой зависимости, об отсутствии самостоятельности, любовных историй, рок-самбы и о том, как далеко будут мои друзья. Я подумала, что для девочек будет тяжело видеть отца раз в две недели, что они будут скучать по нему и винить меня в разлуке. Подумала, что позади меня всегда будет следовать какой-нибудь шпион, обязанный докладывать мужу о каждом моем шаге, и что я даже не смогу поговорить по телефону, не отчитавшись. В беспристрастном подсчете голосов «за» и «против», все же «за» получалось больше, особенно в период, когда я еле-еле оплачивала счета за свет. Но я сверхчеловеческим усилием попробовала представить исполнение супружеских обязанностей, и вот тогда я поняла абсолютно четко, что такое замужество ужасно.
То, что я не любила Гейнца, было ясно для нас обоих, но я никогда бы не смогла признаться ему, что мысль заняться любовью с мужчиной шестидесяти лет вызывает у меня отвращение. А любое самопожертвование в этом деле обретает форму проституции в самом ужасном смысле слова. А призвания к этому у меня не было, и я никогда не смогла бы развить его, даже ради возможности жить роскошно.
– Это из-за моего возраста, Кика? – спросил он, когда я отказалась выйти за него замуж.
– Да, – сказала я и замолчала.
– Именно это я и хотел знать. Спасибо за откровенность.
И мы больше никогда не затрагивали эту тему.
Я стала ездить в Рио все реже, и хотя он говорил мне, что любит меня как друга, и что мое присутствие делает его счастливым, наши близкие отношения на этом закончились. Мое сердце разбилось из-за его безнравственного (с моей точки зрения) чувства ко мне, а его сердце разбилось из-за моего отказа. «Мне никогда не говорили „нет“, Кика», – признался он много времени спустя.
На работе у меня возникла новая интрижка – с редактором одного престижного журнала. Он был высоким, смуглым, с черными красивыми волосами, что доводило меня до исступления; мне нравились его манеры и его голос. Все началось с легкого флирта, за которым последовало «привет» в коридоре. Но однажды, в понедельник вечером, я встретила его в супермаркете, встала за ним в очередь. Мы не проговорили и пяти минут, но он меня рассмешил так искренне, что я сочла его необычным человеком. Чувство юмора обычно сопутствует уму, и поэтому мной высоко ценится. Несколькими днями позже я послала ему дерзкое электронное письмо с приглашением на кофе. И мы пошли пить кофе без всяких церемоний и неловкости.
Он и в самом деле был очень интересным человеком. Ему было тридцать с небольшим, он был разведен, без детей. Одинокий, свободный, целеустремленный – то есть именно такой мужчина, какой может мне понравиться. Мне было хорошо с ним, и в какой-то момент я поняла, что он для меня – настоящая
