– Ты только громко не храпи, – посоветовал проводнику Эфенди. – Сказал бы лучше, где граница.
– Да, где эта граница? – спросил и Абдул-Межид.
– Да вон она, внизу, – Грицко большим пальцем показал за свои широкие плечи. – На соседней горе уже Польша. А внизу столбы стоят. Раньше колючая проволока была, ее на металлолом сдали. А столбы остались. И контрольно-следовая полоса осталась…
– А как же пойдем? – не понял Даниялов.
– А что? Пешком, нормально…
– Контрольно-следовая…
– Не беспокойся, на траве следов не остается. Она давно уже полностью травой заросла. Посидите тихо, без базаров. Сейчас патруль пройдет, дадим ему удалиться и двинем…
Ориентировался Грицко не по наблюдениям за польской территорией, а по часам. Дважды за время ожидания на часы посматривал. После третьего раза сказал:
– Пора. Только здесь спуск крутой. Кто упадет, не кричите громко. Наши погранцы близко. Услышать могут. И вообще лучше болтать поменьше. Смотрите на меня; как я побегу, бегите тоже. Во все лопатки…
И первым начал спускаться, не дожидаясь вопросов. Дагестанцы двинулись за ним. Никто не упал, несмотря на крутизну склона. Более того, привычные к передвижению по своим горам, они все четверо спустились гораздо быстрее, чем тяжеловесный и не слишком ловкий Грицко. И остановились внизу, дожидаясь, когда спустится проводник. Он спустился и не остановился, только рукой махнул, показывая направление, и сам побежал к соседней горе. Все поняли, что это гора уже польская. Старенький, с облезлой краской полосатый столб с красной надписью «СССР» на гнутой жестянке подтвердил предположения дагестанцев.
Бежали в гору, дышали тяжело и шумно. Тропы никакой, естественно, не имелось, но лес на склоне был чистым, с мощными деревьями, невысокой, словно подстриженной травой, и только с редкими кустами. Дагестанцы были вооружены «тупорылыми» автоматами «АКСУ» и сначала на бегу поворачивали стволы в сторону встречных кустов, в которых могла бы таиться угроза. Но угроза, даже если она была, себя никак не демонстрировала под этими стволами.
Так бежали почти полчаса. Первым начал задыхаться старый минер Мухетдин Султанов. Задыхаться и отставать. Но характер бойца помогал Султанову с собой бороться. И вообще он был не слишком старым человеком – разве что немножко за 50. Но был единственным среди всех курящим, и это сказывалось. А Грицко, кажется, понятия не имел, что такое усталость, и держал высокий темп бега. И при этом не оглядывался, чтобы проверить, как себя чувствуют его спутники. При спуске с горы они опередили его, однако теперь, при подъеме, да еще достаточно крутом, он показывал, что такое сила и выносливость.
Но скоро Грицко изменил направление и не стал взбираться прямо в гору, а свернул вдоль склона, словно намеревался обогнуть вершину сбоку. Здесь бежать уже стало всем легче, и даже минер Султанов подтянулся. Наверное, сказалось и то, что тут лес стал гуще и Султанов просто боялся отстать и потеряться. И потому себя пересилил. Характер позволял бежать уже не на последних силах, а вообще без них, на одной необходимости.
Абдул-Межид был от природы человеком выносливым и тренированным, но усталость после подъема чувствовал и он. Казалось, что ноги набиты ватой и колени не слушаются. Поравнявшись с Грицко, Даниялов сказал на ходу:
– Минут пять отдохнуть бы. Мой минер уже немолод. Может отстать.
– Нам до дороги бежать, – ровным голосом, словно его дыхание совершенно не сбилось, ответил Грицко. – Еще пару километров. Если машина пришла, она долго ждать не будет. Постоит две минуты, водитель колеса попинает, и все – уедет. Тогда до самого Кракова пешком топать будем. Терпите. Пару километров…
Абдул-Межид не ответил, только чуть отстал, чтобы оглянуться и на своих бойцов посмотреть. Даже слово сказать эмиру было уже трудно. После первой своей фразы он прекрасно понял, что такое разговаривать во время бега. Но слова о близкой машине, к которой следует успеть, Абдул-Межида вдохновили, и оттого, как показалось, сил прибавилось. Чуть притормозив, он дал другим своим бойцам поравняться с собой и нашел в себе силы, чтобы сказать:
– До машины два километра. Машина ждать не может. Надо добежать…
Сказано это было по-дагестански, потому что родные слова во время бега произносились легче и не так сильно, как показалось эмиру, сбивали дыхание. На родном языке даже думается всегда быстрее, это истина известная.
Прибавило сил и то, что Даниялов как человек по природе своей горный прекрасно понимал, где прокладываются в горах дороги – или на склоне, или в долинах. Следовательно, подъемов при беге больше не будет, и, вполне возможно, будет даже спуск. А с горы спускаться после такой дистанции, что группа преодолела, будет просто в удовольствие.
В этом Абдул-Межид оказался прав. Дальше путь пролег на другую сторону горы, при пологом, не утомительном спуске. Здесь уже не следовало ноги напрягать, чтобы тело поднять выше, здесь, наоборот, требовалось только ноги переставлять быстрее, чтобы не упасть. А физически это намного легче.
Ночь была не слишком темной. Небо над головой висело звездное. Луна пусть и не выкатилась высоко над головой, но даже откуда-то сбоку светила ясно и чисто. И это естественное освещение позволяло смотреть под ноги без напряжения. Тем более что лес на противоположном склоне горы снова стал редким, и даже более редким, чем был при подъеме в гору. А приближение к цели придавало дополнительные силы.
Скоро под луной стало видно и дорогу, на которую группа выходила под острым углом. Видно ее было еще сверху, еще предстояло спуститься до нее, но этот последний отрезок пути преодолели так легко, словно и не было предварительного тяжелого участка. Все чувствовали, что скоро можно будет отдохнуть.
К удивлению Грицко, отдыхать пришлось долго. Проводник много раз уже на часы посмотрел. И мимо них несколько машин прошло в одну и в другую сторону. Грицко только отмечал:
– Наши возвращаются…
– Опять наши… Куда же в ночь поехали? Или порожняком? Растрясут ведь…
– Москали погнали. Этих пусть трясут… В прошлом месяце вытрясли целый рефрижератор сала. Я как раз в Польше был. И мне досталось. Я, правда, копченое не очень люблю, а там только копченое было. Поляки солить хорошо не умеют, они больше коптят…
Но время шло, а машины, которую ждал проводник, все не было.
– Непорядок, – вздохнул наконец Грицко и вытащил мобильник.
Он разговаривал опять на непонятном Абдул-Межиду языке, но в этот раз можно было уловить слова, похожие на русские, и эмир сделал вывод, что Грицко говорит по-украински. Но с тем западно-украинским акцентом, который даже восточные украинцы не всегда могут понять.
– Что-то случилось? – спросил Абдул-Межид, когда Грицко убрал трубку.
– Случилось. Только никто не знает что. Колесо, может, проколол, может, и что похуже.
– А как выяснить?
– Выясняют. В любом случае до рассвета нам пролежать не дадут. Другую машину пришлют. На съедение польским погранцам не бросят.
Эмир стоял перед проводником и не отходил, не удовлетворившись ответом. Если раньше Грицко был уверен в себе и выглядел даже легкомысленным, то теперь он казался озабоченным и уже не хвастал своими связями и возможностями.
– Что ты хочешь? – спросил проводник, чувствуя тяжесть взгляда эмира.
– Расскажи, что случилось.
– Никто не знает, что случилось. Микроавтобус нам выделили, как и договаривались. Он сначала должен был парней отвезти к проходящей машине. Притормозить груз хотели. Водила, москаль поганый, платить отказался. Таких всегда тормозят. Потом заставляют груз выкупать. Поехали. С грузовиком, чтобы груз перекинуть. И пропали. Мобилы не отвечают. Пока все.
Грицко говорил даже со злостью, но злость эта была направлена вовсе не на Даниялова, как видел эмир, а на ситуацию. Ему самому такие ситуации не нравились. Если уж выделили машину, то должны были
