Есть и автомат с тремя магазинами, и две гранаты – отбиться будет можно, даже если бандиты прорвутся к месту, где возможен подъем на верхний уровень и дальнейшее сближение со мной. Но для этого следовало все же кому-то решиться и отдать команду. Пока никто не решался. Да и мою позицию, скорее всего, они не знали. Ведь даже посыльный, который искал Лукмана, не знал, где он находится, и искал его. В конце концов кто-то меня обнаружит. Однако лучше было бы, если это случится не сразу.
На руку мне играла и способность гор многократно искажать все звуки. Здесь практически невозможно издали определить, откуда раздается выстрел. Если только приблизиться. А пока они лежат, я должен воспользоваться ситуацией и стрелять.
И я стрелял. Методично, в большинстве случаев точно, раз за разом. И убеждался, что задним и средним не было видно, что происходит с передними. Увидели только, что передние залегли, и сами сделали то же самое. Не видели, что передние встать уже никогда не смогут.
Неприятности начались, когда я уже полностью вошел в боевой ритм и стрелял как в тире на тренировке, неторопливо и уверенно, и каждый раз попадал. Кажется, я уничтожил уже больше десятка бандитов – около половины тех, что вышли на тропу. Но, откладывая в очередной раз свою винтовку, я взялся было рукой за ствол и сразу отдернул руку. Ствол был раскаленным. Я как-то упустил из вида, что снайперская винтовка не предназначена для долговременной активной стрельбы и имеет склонность к перегреву. Это чревато и заклиниванием затвора, и даже вздутием или изгибом самого ствола, что часто случается с ручными пулеметами, не имеющими радиатора охлаждения. На всякий случай я проверил винтовку Валерки и «Гекату» Адама. У «француженки» ствол был, наверное, из лучшего металла, чем у американских «Харрис», и еще терпел. У «Гекаты» так и не работал баллистический калькулятор, и вообще меню в прицеле было на французском языке, который я разобрать не мог, поэтому стрелять приходилось, что называется, в ручном режиме. Но и так хорошая оптика позволяла стрелять качественно. Из семи зарядов магазина впустую ушел только один выстрел. «Геката» и «Харрис» имеют патроны одного размера «12,7х99», и во французской винтовке можно было бы использовать патроны от моей. Но разъемы магазинов у винтовок были разными, и, чтобы использовать патроны, следовало переложить их из одного магазина в другой, а на это нужно время. И потому я просто давал своей винтовке дольше отдохнуть и остыть, лежа на скале и ощущая ее леденящую прохладу. Лукман по глупости не взял с собой никакой подстилки. Не рассчитывал, видимо, что я на его место заявлюсь и без подстилки буду чувствовать себя лежащим в погребе со льдом. Непредусмотрительным человеком он оказался, к сожалению.
Время от времени я оглядывался и рассматривал «краповых» через прицел винтовки, хотя это категорически запрещено по правилам техники безопасности. Винтовку, естественно, на предохранитель я ставил. «Краповые», кажется, мою стрельбу восприняли правильно, просчитали ситуацию и все сделали грамотно, входя на перевал тремя колоннами. Первая оседлала собственно седловину и сразу стала возводить простейшие укрепления из подручного материала – валунов, которые можно было перекатить, и мелких камней вперемешку с землей, занимающих место между валунами, а две группы, меньшие по составу, одновременно начали взбираться на скалы, чтобы не упустить из внимания господствующие высоты. С их стороны штурмовать эти скалы было сложно; тем не менее «краповые» пользовались запасом времени, который я им предоставил, и неуклонно взбирались по круче. В условиях боя сделать это было бы невозможно. И если бы бандиты прошли мимо меня и заняли высотки со стороны одного хребта, а потом, сделав круг через расщелины в нижних скалах, и со стороны другого, «краповым» на перевале пришлось бы трудно. Их бы просто методично расстреливали с двух сторон. Бой шел бы на уничтожение. «Краповым» в этой ситуации осталось бы только одно: отойти с перевала в сторону леса и остаться запертыми в долине. И роте спецназа ГРУ тоже. И получалось, что я своими действиями спас «краповых» от уничтожения или по крайней мере значительных потерь, да и своей роте предоставил возможность передвигаться в нужном направлении.
Сделав еще четыре выстрела, причем три из них точных, а четвертым распоров рюкзак на спине одного из бандитов сверху донизу, я принялся рассматривать долину. И еле успел найти последних бойцов роты, уходящих в расщелины скал на склоне. Похоже было, что они ищут проход в пещеры. Неужели до них не донесся грохот взрыва? Неужели они не поняли, что прохода насквозь через хребет больше не существует? Или у капитана Герасимова какие-то свои соображения относительно выбранной цели? Этого я не понимал. Впрочем, солдату и не полагается понимать приказы командиров и обсуждать их действия. Если бы командиры советовались с солдатами, то армия превратилась бы в митинг демократической молодежи, где все чего-то хотят и все что-то обещают, хотя понятия не имеют, как добиться результата. А на войне результат означает не просто удачу или неудачу – он означает жизнь или смерть, и не только твою. Если бандиты, к примеру, сегодня нас победят, то они пойдут дальше и многих еще жизни лишат. Поэтому в армии решающее мнение всегда одно, и не дело солдата этим мнением интересоваться. Тем более и времени на это не отпущено. По крайней мере мне.
Я и без прицела увидел шевеление бандитов. Несколько раз мне доводилось наблюдать муравьиные миграции строго по одной и той же тропе, друг за другом, когда каждый последующий зачем-то обязательно повторяет поворот и зигзаг предыдущего. И сейчас бандиты мне напоминали именно этих насекомых. Но стоило взглянуть через прицел, как мне стало уже не до смеха. Около самых скал из расщелины вышло сначала только несколько человек. Они, видимо, считали, что остаются вне зоны досягаемости моих выстрелов, поскольку были метров на триста с лишним дальше передового, почти полностью уничтоженного отряда, и даже не прятались. Все они сгрудились вокруг человека небольшого роста, что-то говорящего и показывающего на тропу в мою сторону. А потом из той же расщелины один за другим поочередно стали выходить новые бандиты, и я убедился, что их чуть не вдвое больше, чем казалось вначале. Теперь уже у меня точно не должно было хватить патронов на всех, если они двинутся в мою сторону. Но беда была даже не в этом. В маленьком человечке с решительными и властными жестами я без труда узнал имама Султана Магомедова. И нетрудно было предположить, что он взял командование на себя. Имама в банде уважают, его послушают и пойдут туда, куда он укажет. Значит, начинается самое горячее для меня время.
Но имам напрасно решил, что он вне зоны досягаемости пули. Я наставил свою «отдохнувшую» винтовку на группу с Магомедовым во главе, навел резкость, включил дальномер, и в фокальной плоскости прицела появилось число – «2020». Это значило, что до бандитов было ровно два километра и двадцать метров. Согласно паспортным данным, максимальная дальность эффективного выстрела из «Харриса» составляет ровно две тысячи метров. Но это же эффективная стрельба. И это вовсе не значит, что еще двадцать метров пуля не пролетит…
Прицеливался я долго и тщательно, старательно контролируя свое дыхание, чтобы в последний момент не дрогнула рука. Очень хотелось попасть в голову имаму, чтобы с ним случилось то, что он желал сделать с «краповыми» и с «летучими мышами», то, что он заставлял делать Адама с Лукманом. Беда была в том, что приборы винтовки производили расчет только на двухкилометровую дистанцию и показывали мне только эти данные. И потому я точно не знал, как поведет себя пуля чуть дальше предельно допустимого расстояния. Я вообще не слышал о том, чтобы кто-то в нашей стране стрелял с такого расстояния и попадал в цель. И тем не менее я хотел не просто рискнуть, я хотел попасть. Мне необходимо было попасть, чтобы и себя обезопасить, и «краповым» помочь. Они еще продолжали карабкаться на скалы, и бандиты могли их опередить только в том случае, если бы побежали бегом. Но я остановлю их, если доберусь до имама.
Они стояли и совещались. Магомедов что-то объяснял, показывая рукой. Подзывал к себе одного бандита, потом другого. Пули над ними не летали, и вся группа чувствовала себя спокойно. А из расщелин появлялись все новые и новые бандиты, и я уже был полностью уверен, что не смогу удержать такую толпу даже в случае, если мои винтовки не перегреются. И выход у меня был только один – уничтожить имама Магомедова.
Помнится, капитан Герасимов любил повторять солдатам, что каждый солдат спецназа ГРУ, даже оставшись в одиночестве, является самостоятельной боевой единицей, точно так же, как являются боевыми единицами взвод, рота, батальон, бригада. Да, я чувствовал себя боевой единицей и хотел показать это и бандитам, и своим товарищам, которых мог выручить одним-единственным выстрелом.
Даже в мощный оптический прицел рассмотреть выражение лица имама Магомедова было невозможно – слишком далеко. Но голову я все же «посадил на кол»[15] . Задержал дыхание и плавно, без рывков нажал на спусковой крючок. Винтовка ударила меня в плечо особенно сильно. И дыхание перехватило от удара волны пороховых газов. Слишком долго я не дышал и не вовремя раскрыл рот, чтобы продышаться. От волнения и чувства ответственности совсем забыл про
