он указал на надпись на столе. – Кто же это написал? – трактирщик снова заплакал. – Пускай он придет, я его расцелую! Даром напою, даром накормлю, погубителя!
– Тут кое-что сильно преувеличено, – сказал профессор, прочитав надпись. – Я не был здесь тридцатого. Это сказано о ком-то другом, вероятно, о Бугнере. В тот день я был уже довольно далеко отсюда.
– Да. Очень далеко, – сказал трактирщик загадочно и со значением.
– …и занимался делом чрезвычайной сложности. Оно неплохо удалось.
– Это я вижу, – сказал трактирщик. – Вы таки ухитрились вернуться.
– Вы имеете в виду – с того света?
– Конечно. Нет, я верю, что вы живой. Знаете, я даже не очень удивляюсь: вы столько умеете, господин профессор, вам это, наверно, было не так трудно.
– Я не был на том свете, – сказал профессор. – Это был бы любопытнейший эксперимент, но поставить его никогда не поздно. Кстати, у меня возникла мысль…
– Они схватили вас и потащили к двери, – говорил трактирщик, не слушая. – Там орала толпа. Они били вас, плевали в лицо, тащили по улице, колотили палками, пинали ногами. А я шел сзади. А потом они отрубили вам голову. Я видел, я близко стоял. А вы все забыли.
– По-вашему, я смог бы это забыть? – не без обиды спросил старичок.
– А я ни капельки не удивился бы.
– Мой друг, – терпеливо проговорил профессор, – повторяю: тридцатого я был в другом месте, довольно далеко отсюда. Моим друзьям дали знать, что меня хотят арестовать по обвинению в колдовстве. Они увезли меня из города на грузовике в пустой бочке и спрятали. Видите, моя память еще работает четко. Это было как раз тридцатого. А потом глубокой ночью привезли мальчика…
– Этого сорванца? – перебил трактирщик. – Вашего воспитанника?
– Да. И мне пришлось заняться его лечением.
– Это вам часто приходилось. После каждой драки.
– Тогда был гораздо более сложный случай, – серьезным и грустным тоном проговорил профессор.
– Я думаю, – ехидно отозвался трактирщик. – Такой шалопай мог схватить любую болезнь.
– Это было хуже любой болезни, – вздрогнув, сказал профессор.
– А что такое?
Профессор смутился.
– Не могу сказать. Пожалуй, мальчику было бы неприятно, если бы об этом узнали все.
– Так я и думал! – вознегодовал трактирщик. – Каков негодяй: в день вашей казни схватить что-то разэдакое! Ну и молодежь! 'Мальчик', – передразнил он профессора, и было видно, что продолжается старый, много лет назад начатый спор. – Сколько времени своего золотого вы на него потратили, подумать тошно. С вашим-то умом не понять: нечего было с ним возиться. Гнать подлеца!
– А он сам ушел, – печально произнес профессор. – Выздоровел и удрал.
– Ай-яй-яй! Вот ведь дрянь какая!
Ученый немного обиделся.
– Зря вы так, – сказал он. – У мальчика был совершенно уникальный мозг, я в этом еще раз убедился, когда… Из него мог бы получиться…
– …проходимец высшей пробы, – закончил трактирщик.
– Ему было скучно заниматься наукой. Слишком живой темперамент. Он так любил приключения…
– Что да, то да, – согласился трактирщик. Оба помолчали. – И он сам не приходил больше?
– Может быть, и приходил, – сказал профессор задумчиво, – но меня скрывали все время в разных местах, вы ни за что не догадались бы… И он не смог бы меня найти. Но я сам искал его. Каждый год прихожу к воротам в эту ночь. Ведь завтра… вернее сегодня – полночь миновала? – день его рождения. Накануне этого дня я потихоньку убегаю от своих друзей, маскируюсь – видите? – другие очки, чужой пиджак… Почему вы смеетесь?
Бочкоподобный живот трактирщика и его сивая грива ходили ходуном, в горле что-то булькало.
– Каждый год… говорите? – выговорил он, задыхаясь. – И бродите возле города? И какое чудо вас спасает, горюшко мое? – тут хохот, наконец, прорвался наружу, и это напоминало извержение вулкана.
Прохохотавшись и утерев лицо огромным полотенцем, трактирщик сказал:
– Знаете что, вы, наверно, кофе хотите? Один момент: ваш любимый сорт, последняя пачка. Много сахару. Устроим пир горой!
– Как вы развеселились, трактирщик! – послышалось позади. Из двери погребка вышел первый посетитель, о котором хозяин начисто забыл. – Познакомьте меня с вашим гостем, – продолжал он. – Два больших бокала, трактирщик.
Изящно ступая, он прошел к столику, уселся. Трактирщик, снова помрачнев, подал бокалы и запыленную бутылку. Где-то неподалеку грохнуло несколько выстрелов.
– Вот и повод, – сказал посетитель. – Давайте выпьем за успех большой императорской охоты.
– Что? – удивленно сказал профессор. – Президент Адольф…
– Его величество суперимператор Цезарь-Адольф Второй, – предостерегающе подсказал трактирщик.
– Изволит охотиться на рыжих, – закончил посетитель. И, видя, что на лице собеседника выразилось непонимание, удивление, досада, спросил:
– Вы что, из тех, кто считает это не слишком справедливым?
– А вы? – спросил в ответ профессор.
Посетитель был навеселе, но только чуть, слегка. На его уверенной властной повадке это никак не сказывалось. Он пожал плечами.
– Я из тех, кто считает, что это не мое дело. Рыжих, правда, не люблю. Вообще рыжих. Конечно, те рыжие, с которыми я знаком, вполне приличные люди. Этих, пожалуй, не стоило бы преследовать. Но остальные – боге ними…
– Там убивают невиновных, – сказал профессор, – а вы… Уберите это, я не стану с вами пить.
Посетитель взглянул на него снисходительно.
– Громкие слова. Политическая наивность. Вы лишнего наговорили тут, я не возражаю, конечно, но… вы снова расстроили меня. Ах, какие крайние взгляды… Мне придется утешиться в вашем погребе, трактирщик.
Он встал, чуть пошатнувшись при этом, направился к низенькой двери погребка в глубине трактира. Никто не расслышал слабого стука в наружную дверь.
Проводив гостя взглядом, трактирщик сказал с угрюмой тоской в голосе:
– Не лезли бы на рожон. Один раз допрыгались. А это…
Громкий стук в дверь прервал его нравоучительную речь. Трактирщик в испуге схватил своего ученого друга за локоть.
