– Подумать только, герцог де Бофор.
– Франсуа де Бофор? – разочарованно переспросила мадемуазель де Лажуа. И рассеянно выдернула из букета огромную белую розу.
– Кажется, герцог или букет тебе не по душе, дитя мое? – ласково поинтересовался маркиз. – Или ты ждала цветов от кого-то другого?
– Букет очень мил, – Виолетта сама не замечала, что машинально один за другим обрывает лепестки с несчастного цветка. – И герцог де Бофор тоже… очень мил. Говорят, он фаворит королевы. Я должна как-то отблагодарить герцога за подарок? Послать ему письмо?
– Ни в коем случае, – Луи-Батист заговорщицки подмигнул дочери. – Красивые молодые девушки принимают цветы от почитателей как должное.
Маркиза д’Оди с явным облегчением вздохнула. Но розу продолжала мучить.
– Тебя что-то беспокоит, дочка? Твой первый день в Лувре прошел скверно?
– Нет, наоборот.
Тайну, которая беспокоила девушку, она, к сожалению, не могла поведать отцу. Испанское письмо. Содержание бумаги повергло Виолетту в еще большее смятение. С одной стороны, обещание, данное умирающему человеку. С другой… То, о чем просит король Филипп свою сестру Анну Австрийскую, вряд ли пойдет на пользу Франции. Даже столь юное и неискушенное в большой политике создание, как семнадцатилетняя мадемуазель де Лажуа, было в состоянии это понять. А вдруг королева согласится? Покойный кардинал Ришелье, без сомнения, назвал бы это изменой. Но Ришелье мертв, а письмо – вот оно, у самого сердца, прямо под жесткой пластинкой корсета. Письмо, которое в состоянии погубить королеву. Или множество добрых французских солдат и командиров вроде герцога Энгиенского. Если Анна согласится. Но она ведь не обязана исполнять просьбы брата…
– Позавтракаешь со мной?
– Увы, нет. Я должна быть во дворце к утреннему туалету королевы, – девушка беспокойно посмотрела на часы. – У меня осталось чуть больше получаса.
– Тогда беги, – маркиз понимающе кивнул. – Не заставляй ее величество ждать…
Le lever de la reine (утренний туалет королевы) представлял собою сложную придворную церемонию-постановку с довольно большим количеством участниц и участников. По случаю великого поста это действо проводилось немного скромнее, чем обычно. Зато последнее время, словно предчувствуя близкую кончину короля, многие придворные предпочитали почаще попадаться на глаза ее величеству. Утренний туалет был как раз одной из возможностей оказать знак почтения королеве и заодно добиться, например, личной аудиенции. Поэтому в зале ожидания оказалось очень людно.
Графиня де Брассак, гофмейстерина Анны Австрийской, перехватила Виолетту еще задолго до дверей королевской опочивальни.
– Значит, вы новая фрейлина ее величества? – цепкий взгляд женщины оценивающе скользнул по прическе и фигуре маркизы. – Смотрите и запоминайте, что будут делать другие девицы и дамы. После церемонии не исчезайте никуда – я желаю подробно побеседовать с вами о ваших обязанностях.
Девушка почтительно поклонилась.
– А теперь следуйте за мной, мадемуазель.
Тем временем камер-фрейлина мадемуазель де Бофремон показалась из дверей спальни Анны Австрийской, подавая знак, что ее величество проснулась. Войти в комнату по этому знаку дозволялось не всем. Только гофмейстерине, хранительнице гардероба и драгоценностей королевы мадам де Ла Флот- Отрив и пятерым фрейлинам. Графиня де Брассак легко подтолкнула Виолетту к двери.
– С сегодняшнего дня вы тоже в числе допущенных в опочивальню, милочка.
Анна сидела на постели все еще немного сонная, в ночной рубахе и чепце, под который на ночь были заботливо убраны длинные белокурые волосы королевы. В комнате царил полумрак, конец февраля «порадовал» Париж снегопадом, поэтому нынешнее утро выдалось хмурым и ненастным. Мадам гофмейстерина, склонившись перед королевой, шепотом спросила Анну, кому сегодня принадлежит право держать свечи. Мадемуазель де Лажуа изумленно округлила глаза. Она не думала, что на церемониях в Лувре регламентируются даже подобные мелочи. Ее величество ободряюще улыбнулась крестнице.
– Маркиза д’Оди, окажите нам любезность, – и тем самым доверила неопытной пока в церемониале новенькой фрейлине самую легкую из задач.
Виолетта, поклонившись – большую часть церемонии, похоже, занимали бесконечные поклоны и реверансы, – разожгла свечи в тяжелом двухрожковом подсвечнике в форме целующихся нимф (весьма фривольная композиция, нужно отметить) и поднесла свет поближе к постели. Лишь после этого графиня де Брассак прочла краткую молитву, королева шепотом ей вторила. Затем ее величеству подали тапки, халат и ароматную воду для умывания. Когда Анна закончила, камер-фрейлина избавила ее волосы от ночного чепца, а еще две фрейлины помогли ее величеству сменить ночную рубашку на дневную. Только самым приближенным дамам дозволялось видеть наготу королевы. На этом интимная часть утреннего туалета, собственно lever, была закончена. Мадам де Ла Флот-Отрив хлопнула в ладоши – по этому знаку хранительницы гардероба в спальню ее величества чередой потянулись камеристки, несущие разнообразные детали туалета Анны. Корсет, многочисленные юбки и фижмы, чулки, туфли и драгоценности. Облачение королевы в платье напоминало красочную театральную постановку. Виолетта наблюдала за происходящим, затаив дыхание. Последним явился придворный куафер. К этому моменту ее величество была уже затянута в корсет и полностью облечена в роскошный, шитый золотом бело-голубой наряд. Вслед за этим лакеи распахнули створки дверей. Теперь в опочивальню входили придворные. Анна, восседавшая на мягком пуфике перед зеркалом, была полностью отдана в распоряжение умелых рук проворного куафера-итальянца, который ловко перевивал локоны женщины жемчужными нитями, постепенно сооружая на голове королевы сложную, подобающую ее положению прическу. Тем временем знать, допущенная к утреннему туалету Анны Австрийской, почтительно желала королеве доброго здравия, перебрасывалась с ее величеством любезностями и попутно просила аудиенции или подавала прошения. Правда, просителям приходилось обращаться не к самой Анне, а к ее секретарю мэтру Ле Гра или духовнику, преподобному Франсуа де Ла Файетту. Оба этих господина также появились в спальне. Теперь в комнате слуги зажгли свечи, и Виолетта, наконец, смогла отставить в сторону доверенный ей подсвечник с нимфами. Королева подозвала к себе растерянную от обилия впечатлений крестницу едва заметным движением руки.
– Я вижу, мой утренний туалет произвел на вас впечатление, моя милая, – по губам Анны скользила мягкая улыбка. – А теперь представьте себе, вечерний туалет – точная копия утреннего, только все проделывается в обратном порядке.
Мадемуазель де Лажуа только потрясенно кивнула. Ее величество хотела еще что-то сказать, но умолкла на полуслове, пристально разглядывая кого-то из вновь прибывших. На этот раз утренний туалет королевы почтил своим присутствием первый министр Франции. Итальянец выглядел безукоризненно. Красная кардинальская мантия сидела на синьоре Джулио не хуже, чем на иных придворных расшитые драгоценностями камзолы. Про таких людей говорят – он слишком хорош собой, чтобы быть священником. Анна продолжала улыбаться все той же мягкой, ласковой улыбкой, но Виолетта каким-то безошибочным женским чутьем угадала, что эта улыбка больше не принадлежит ей.
– Ваше величество…
Мазарини почтительно поднес к губам руку королевы. Та милостиво кивнула, приветствуя кардинала.
– Какие новости из Фландрии, ваше высокопреосвященство?
– Герцог Энгиенский продолжает умножать славу французского оружия.
– Приятно это слышать, – Анна оглянулась, ища взглядом мадам Конде. Увы, этим утром у Шарлотты- Маргариты нашлись дела поважнее придворных обязанностей. – Сожалею, но принцесса сегодня отсутствует на церемонии. Ей было бы лестно услышать о заслугах сына.
Затем последовало еще несколько ничего не значащих фраз, и Мазарини отошел побеседовать с мэтром Ле Гра, освобождая дорогу следующему вельможе. Улыбка Анны тут же погасла, королева повернулась к зеркалу. Казалось, ее величество сейчас больше интересует работа куафера, чем любезности придворных.
Маркиза д’Оди тихо отошла прочь. И тут же попала в руки к графине де Брассак.
