замахал метлой! Финорганы с полгода бомбили меня параграфами и постановлениями, а я бил их фактами: идеальной чистотой и сэкономленными для бюджета двадцатью рублями. И я победил! И теперь, когда президенту коллеги жалуются на нехватку обслуживающего персонала, он ссылается на «эффект Введенского» и заставляет изучать мой опыт. Что же касается будущей группы…
– Летит, – прислушиваясь, сообщает Вася. – У-у-у…
– Ничего не поделаешь, Алексей Игоревич, пора, – говорю я. Мы вас проводим.
«Дальше – тишина»
От вездехода Алексей Игоревич отказывается, ему хочется подышать свежим воздухом. Впрочем, до вертолётной площадки несколько минут ходу.
Мы идём и мечтаем о том, какой красивой может стать наша жизнь.
– Академика нужно ковать, пока он горяч, – свирепо шепчет Олег. – А вдруг он пошутил?
– Если пошутил, – Рома толкает меня в бок, – то не видать ему «россиньолов», так и скажи.
– «Требуй для всех понемногу, – советует Гвоздь, – и не забудь про меня!» Я имею в виду мой будущий персональный оклад.
Я и без их наглых подсказок рад был бы выпытать у Алексея Игоревича подробности, но он секретничает о чём-то с мамой и Надей, у всех троих хитрый вид, и влезать в их разговор мне не хочется. Лазеры и спутниковая информация! Кто мы сегодня? Шаманы и их дремучая паства, грозящие лавинам заклинаниями и обожженными на костре дубинами. А с лазерами и спутниками – ого, нас голыми руками не возьмёшь! Во рту сохнет при мысли о том, что я окажусь хозяином настоящей лаборатории, где можно будет обработать, осмыслить и, наконец, привести в христианский вид целый сундук добытых нами материалов. Сегодня я слишком мало знаю, в лучшем случае – только то, что знают мои коллеги, и не могу, да и не считаю себя вправе осуществить мамину мечту – написать большую монографию о лавинах; а завтра – почему бы и не дерзнуть? Кто сказал, что Уваров всю жизнь обречён поставлять сырьё, а не готовую продукцию?
И я тихо мечтаю о том, какой прекрасной может стать жизнь. Я не страдаю излишней доверчивостью, мой скромный жизненный опыт убедил меня в том, что ничто другое люди не забывают с такой лёгкостью, как свои обещания. Это даже не считается предосудительным – обнадёжить клиента и напрочь забыть о его существовании, едва лишь он перестанет зудеть на ухо; наоборот, почтительное удивление и даже подозрение в том, все ли у него на месте винтики, вызывает человек слова, этот голубоглазый чудак, который пуще всего на свете боится прослыть трепачом. Таких нынче днём с огнём не очень-то найдёшь, они старомодны и смешны, как пиджаки с ватными плечами и брюки паруса. Куда современнее мой друг Мурат: будь на месте Алексея Игоревича Мурат, я не поверил бы ему, поклянись он самой длинной и замысловатой клятвой, потому что знаю, что выполняет он обещания только и исключительно тогда, когда это ему выгодно.
А вот Алексею Игоревичу я поверил сразу и безоговорочно – не только потому, что уж очень хотелось поверить, но, главным образом, потому, что он оставил у нас до осени свои «россиньолы», как древние когда-то оставляли заложников. А если серьёзно, то поверил бы ему без всякого залога. Ладно, поживём – увидим, как говорят мудрые люди, когда ничего более умного им в голову не приходит.
Вертолётная площадка находится за «Актау», со стороны южных склонов. С фасада гостиница словно вымерла, ни в задёрнутых шторами окнах, ни на балконах никого не видно, лишь откуда-то издали доносится какой-то непонятный гул.
– И в медпункте пусто, – приподнявшись на цыпочки и заглядывая в окно, говорит мама. – Его тоже перевели?
– На безопасную сторону, – отзывается Надя. – Мурат распорядился в первую очередь.
– Умница, – хвалит мама. – Я знала, что в конце концов он прислушается к голосу разума. А в какое помещение?
– В очень хорошее, – туманно отвечает Надя. В какое же?
– В хорошее. – Надя прячет улыбку. – В библиотеку.
– Что-о?! – Мама хватается за голову. – Он сошёл с ума!
– Впустить лису в курятник! – подливает масло в огонь подхалим Гвоздь.
– Они разворуют нам все книги!
Мама бежит к центральному входу, а мы огибаем гостиницу с торца и – становимся свидетелями редкостного зрелища.
Гул, который с минуту назад казался мне загадочным, объяснился чрезвычайно просто: вокруг вертолётной площадки, ограждённой живой цепью из инструкторов, дружинников и милиционеров, веселится добрая сотня туристов. Мурат, прикрыв мощным телом входной люк вертолёта и воздев кверху руки, взывает к лучшим чувствам:
– Будьте сознательны, это спецрейс, у меня распоряжение срочно вывезти товарища…
– Петра Ивановича Загоруйко? Это я!
– Какого там Загоруйко? – несётся из толпы. – Моя фамилия Терехов!
– Всех вывози!
– Товарищи, у меня завтра начинается турнир!
– Алексей Игоревич! – завидев нас, кричит Мурат. – Прошу пропустить товарища академика!
