– Бог подаст.
По дороге мы вылавливаем и загоняем в гостиницу с десяток туристов и, подавленные, возвращаемся домой. Мама и Алексей Игоревич, судя по их виду, кое-что знают, но с расспросами не пристают; мама привыкла к тому, что после такого рода событий я бываю неразговорчивым. Она возится на кухне, ребята сникли и забились в угол, Надя молча сервирует стол – так тихо у нас давно не было. Алексей Игоревич удручён, он чувствует себя виноватым и лишним.
– Может быть, я пойду? – робко спрашивает он у Нади.
– Что вы, Алексей Игоревич… Извините нас, ещё не остыли. Вот попьём чайку, успокоимся…
Что же, когда-нибудь, наверное, успокоимся, мы-то живы. Я раскидываю перед собой и невидящими глазами рассматриваю карту хребта Актау. Вот здесь, в этой точке погибла Катюша… Я знаю, сейчас не время размагничиваться, но ощутимо чувствую щемящую тяжесть на сердце. Славное, легкомысленное существо, которое я не смог уберечь… Ну что мне стоило попросить Хуссейна закрыть на замок лыжи на КСС? Меня охватывает бессильный гнев. Я ненавижу человеческую глупость, надутых пустым самомнением болванов, уверенных, что мир создан исключительно для того, чтобы потешить их спесь. Через сколько бед нужно пройти, сколько крови пролить, чтобы они осознали своё ничтожество…
– Алексей Игоревич, – говорит Олег, – а вы слышали про японских рыбок? Лучше любого сейсмографа! Как начинают метаться по аквариуму – знай, либо землетрясение, либо цунами.
– Бионикой я всерьёз не занимался, – отвечает Алексей Игоревич, – но о таких феноменах наслышан. Очень возможно, что…
Я улавливаю красноречивый взгляд Олега и понимаю, что о рыбках он вспомнил не только для того, чтобы отвлечь меня от тяжёлых мыслей. Бывает, что шестое чувство и Олега обманывает, но когда от него исходит тревога, я всегда с этим очень считаюсь. Паниковать Олег не станет, но мне дан намек.
Я иду в свою комнату, кивком зову Олега, и мы выходим на связь с Левой. Против обыкновения, Лева волнуется, он еле дождался нашего вызова, потому что температура воздуха наверху резко подпрыгнула: два часа назад было минус шесть, а сейчас, сию минуту, столбик поднялся почти что до нуля.
– Полундра, чиф!
Меня бросает в жар: спусковой крючок взведён! Вот тебе и пресловутое шестое чувство – мы просто несколько часов не смотрели на термометры. Я выпроваживаю Олега проверить готовность инвентаря, а сам звоню сначала в управление, потом Гулиеву, потом администратору «Актау» – Мурата нигде нет. Неужели он плюнул на мои предупреждения? Так и есть, дома и отдыхает, Юлия просит позвонить через полчаса. Впервые в жизни я грубо на неё ору: «Дура, через полчаса он будет отдыхать вечно!» Юлия так ошеломлена, что тут же передаёт трубку Мурату. Я несколькими словами ввожу его в обстановку и, стараясь не срываться на брань, требую немедленно покинуть дом, отменить всякие вертолёты и любыми мерами держать туристов взаперти. Моё волнение передаётся Мурату, я слышу, как он кричит: «Юлька, беги к соседям, пусть немедленно выходят! Бабушка, одевай детей!»
– Лентяй! – упрекает Жулик. – Ты сделал зарядку?
– Сделал, дружище, сделал.
Я спохватываюсь, что на моих ногах тапочки, обуваю альпинистские «вибраны» и возвращаюсь в гостиную. За столом молчат – видимо, слушали мой разговор. Мама торопливо разливает чай.
– Кушайте, – просит она. – Поешь, Максим… Слышите?
– Вертолёт, так быстро? – удивляется Надя. – По вашу душу, Алексей Игоревич.
– Что ж, удачи вам, друзья. – Алексей Игоревич встаёт, церемонно целует маме руку. – Надеюсь, в недалеком будущем…
Мгновенье мы с Олегом смотрим друг на друга. Это не вертолёт! Я хватаю бинокль, бегу в свою комнату, распахиваю окно – и у меня захватывает дух.
Четвёртая! Я никогда ещё с такой удачной точки не видел, как идёт гигантская лавина, и наконец-то понимаю, почему в средние века живописцы изображали её в виде разъярённого дьявола. Со склона Актау, окружённое бурлящими завихрениями, несётся огромное белое чудище, поддирая лежащие на пути снежные пласты и опрокидывая их на себя. На большом перегибе примерно посреди склона чудище совершает гигантский прыжок и, резко увеличив скорость, летит вниз. Наверное, именно здесь клубы снежной пыли превращаются в снеговоздушное облако и рвутся вперёд, обгоняя и закрывая передний фронт лавины.
– Фантастика!.. – бормочет за моей спиной Алексей Игоревич.
Секунда, другая – и в комнату будто врывается снежная буря. Снежная пыль обжигает, душит, режет лицо, гремит посуда, звякает битое стекло.
– Окно! – кричит мама.
На ощупь, вслепую я захлопываю окно.
– На выход!
Записки Анны Федоровны
Люди наивные, с примитивным представлением о профессии лавинщика, полагают, что борьба со стихийным бедствием начинается и заканчивается спасательными работами. Величайшее заблуждение! Главные трудности начинаются у меня именно тогда, когда спасательные работы заканчиваются: надо писать и защищать отчёт, каждой его строчкой доказывая, что ты не лопух – утверждение, которое комиссия будет яростно оспаривать.
Между тем, как вы имели случай заметить, сочинять отчёты я люблю не больше, чем Рома диету; примерно такой же склонностью к бумагомаранию обладает и мой персонал. А это
