Он силился поднять руку, словно желая обратить внимание Островского на нечто очень важное, но рука бессильно, как ветвь, сломанная под тяжестью снега, упала на постель.
Кровотечение усиливалось прямо на глазах. Гарин поразился, откуда в человеке могло взяться столько крови: она текла изо рта, носа, глаз и даже из ушей.
Ремизов, собрав последние силы, запустил руку под подушку и достал оттуда маленький черный предмет: плоскую пластиковую коробочку, напоминавшую обыкновенный пейджер. Умирающий заставил Островского взять коробочку, затем отдал ему сложенный вчетверо тетрадный листок.
На бумаге остались красные отпечатки. Островский с опаской взял и то, и другое левой рукой, правую умирающий крепко сжимал трясущимися пальцами.
Внезапно его тело сотрясла крупная дрожь, рот раскрылся в беззвучном крике, и оттуда фонтаном хлынула потемневшая, со множеством сгустков, кровь. Ремизов забился в агонии, которая, к счастью, длилась недолго. Через минуту он вытянулся во весь рост и затих.
Островский с трудом расцепил пальцы покойника и, пошатываясь, побрел к двери. Гарин хорошо видел мелкие красные капли, забрызгавшие белый халат, маску и шапочку.
Заведующий вышел в тамбур, положил на столик странный предмет и предсмертную записку, затем вернулся обратно в бокс и включил переговорное устройство.
– Теперь вы видите, что это за штучка? – безразличным и бесцветным, будто вылинявшим, голосом сказал он. – Признаться, давно уже не сталкивался ни с чем подобным…
– Да… – с трудом выдавил Гарин. Это кошмарное зрелище потрясло его ничуть не меньше.
– Идите, звоните. Впрочем… Сначала прочитайте, что он там написал. Может быть, это важно.
– Наверняка…
Гарин натянул резиновые перчатки, подумал и для верности надел еще одну пару. Затем он нацепил маску и взял прозрачный пластиковый пакет.
Заходить в тамбур совсем не хотелось. Если это и впрямь был грипп (в чем Гарин все-таки сомневался), то вирус, витающий в воздухе, мог сохранять инфицирующие свойства до восьми часов.
Гарин глубоко вдохнул в коридоре и задержал дыхание. Затем вошел в тамбур и, осторожно взяв вещи, переданные умершим, положил их в пакет, после чего немедленно вернулся.
– Ну, что там? – спросил Островский через интерком.
– Еще не знаю. Я посмотрю. Владимир Николаевич, вам что-нибудь нужно?
Островский грустно улыбнулся.
– Да нет. Вроде ничего. Надеюсь, я не успею даже проголодаться…
– А-а-а! – Гарин с досадой махнул рукой. – Оставьте эти разговоры! Я скоро вернусь. Позвоню и сразу вернусь, хорошо?
– Как скажете, – по лицу Островского было видно, что он очень благодарен коллеге за этот искренний порыв и за его желание помочь.
Все-таки сидеть одному в боксе и ждать наступления смерти – не самое веселое занятие. Гарин вздохнул: ему выпала задача ничуть не легче.
Повернувшись к Алене, он произнес вполголоса.
– Сходи на пост, принеси ключи от бокса. Возьми полоску бумаги, напиши на ней: «Карантин», поставь время и подпись. Когда я вернусь, закроем его и опечатаем.
Алена всплеснула руками.
– Андрей Дмитриевич, неужели… Гарин кивнул.
– Ты сама все видишь. Такая работа.
Он четко развернулся на каблуках и пошел по коридору. Алене вдруг показалось, что его вечно сутулая спина выпрямилась и плечи стали шире.
– Да, кстати, – бросил он через плечо. – Сделаешь то, что я сказал, и сразу домой. Поняла?
– Но, Андрей Дмитриевич! Ведь, если у нас начнется эпидемия, каждые руки будут на счету!
– Алена! Ты меня слышала! – на ходу отрезал Гарин. Он дошел до конца коридора и стал подниматься на второй этаж, в отделение.
– «Ты меня слышала!» – передразнила Алена, направляясь на пост в поисках бумаги.
Конечно, она обрадовалась такому повороту событий. Возможная эпидемия очень пугала: ведь Алена уже видела через стекло, чем это заканчивается. Если бы Гарин попросил ее остаться… или только предложил – тогда бы она, скорее всего, отказалась. А сейчас, после такого категоричного приказа…
– «Ты меня слышала!» – повторила она. – Раскомандовался…
На посту никого не было. Алена громко вздохнула и в ожидании дежурной сестры стала вырезать полоску для опечатывания бокса. Гвоздик, скреплявший половинки ножниц, совсем разболтался, и сделать полоску оказалось непростой задачей – лезвия не резали, а только мяли бумагу.
– Да что же это такое? – пробормотала Алена.
Ей показалось, что с противоположного конца коридора, где была дверь, ведущая на улицу, послышался тихий шум и потом – осторожные крадущиеся шаги. Алена прислушалась: нет, вроде ничего.
Она отложила ножницы и потянулась за линейкой, чтобы не отрезать, а оторвать ровную полоску. Руки немного дрожали, легкая деревянная планка выскользнула меж пальцев и упала на пол.
Алена стиснула зубы и громко цыкнула, выражая свое недовольство. Она заглянула под столешницу: линейка белела вдали, между самыми тумбами, рядом с корзиной для бумаг.
Алена опустилась на колени и полезла под стол. В этот момент раздался знакомый стеклянный звон: кто-то открыл дверь бокса.
Насколько она знала, только один бокс был занят – именно тот, где лежал умерший и где сидел на табурете, прислонившись к стене, Владимир Николаевич Островский.
«Кого это туда понесло? – подумала она, пытаясь дотянуться до линейки. – Или старик решил выйти? Значит, Гарин прав: надо его запереть».
С другой стороны коридора послышались дробные цокающие шаги: дежурная медсестра возвращалась на пост. Алена представила, как будет выглядеть доктор, забравшийся под стол. Веселенькое зрелище!
«Алена Игоревна, что вы здесь делаете?» «Да я так… Полезла за линейкой и немного застряла».
Пальцы нащупали продолговатый деревянный прямоугольник. Алена стала распрямляться и неловко ударилась головой о столешницу.
– Вот черт! – прошептала она, потирая ушибленную макушку.
– Что вы здесь делаете? – строго спросила медсестра.
Алена подумала, что вопрос адресован ей, хотя медсестра никак не могла ее видеть: массивная тумба стола скрывала их друг от друга.
Девушка собиралась ответить и уже открыла рот, как услышала ровный мужской голос, который ей с самого начала не понравился. Он ей напомнил механический автомат или машину.
– Кто еще находится в боксах? Кроме Ремизова?
– А вы, собственно, кто такой? – с вызовом сказала сестра.
Алена хорошо ее знала: Нина, высокая эффектная брюнетка, знаменитая тем, что
