– Да ладно тебе! – я почти не слышала того, что говорит мне моя подруга, все думала о звонках Лихоборского.
– Нет, правда, зайчонок! Посмотри на себя! Щеки вон ввалились совсем.
– Это просто череп разросся!
Поля, вздохнув, укоризненно покачала головой:
– Не бережешь ты себя совсем… – взяла чашку двумя руками, подула. – Оксаночка! Я хотела тебя спросить… Между тобой и Всеволодом было что-нибудь в ту ночь?
Я, успев отхлебнуть, поперхнулась. Это она столько времени дулась на меня, даже не будучи уверенной в наших отношениях? Сильна-а! Что-то будет, когда она узнает!.. Хотя к чему теперь сознаваться? Теперь уже все равно.
– Ты что, Поля! Как ты могла такое подумать?! – горячо воскликнула я. – Он просто меня до дому подвозил. Мы обменялись товарищеским рукопожатием. И он уехал.
– Правда? – Полина едва не прослезилась. – А я, дурочка, от ревности себе места не находила! Даже, представляешь, как-то раз случайно встретив его на улице, хотела мимо пройти! Он сам меня заметил. Помахал… а сам с кем-то по мобильному разговаривал. Потом договорил и спрашивает: «Ну как, Полина, ваше ничего?» А я, веришь, зайчонок, стою и слова из себя выдавить не могу! Тогда он засмеялся и говорит: «Ну ладно, давайте я вас подброшу куда-нибудь»… Так у нас с ним все и началось.
Я аж почувствовала, как в лице меняюсь.
– Что у вас началось?
Поля, неверно истолковав свирепость моего взгляда, испуганно помотала головой:
– Нет-нет, ты не думай, зайчонок! Тогда у нас ничего такого не было! Он просто довез меня до ближайшего метро и все. Но потом мы стали созваниваться с ним довольно часто. В основном по работе. А неделю назад… точнее, чуть больше недели… Ну, помнишь, когда я деньги возила?..
– Ну…
– Я позвонила ему и спросила, куда девать приходный ордер. Он говорит: «Ну, в бухгалтерию отвезите или пока у себя оставьте»… А потом сам перезвонил, ближе к ночи уже, и попросил ему этот приходник отдать. Я растерялась, говорю: «Я дома уже». Он и спрашивает: «Не возражаете, если я к вам прямо сейчас заеду?» Я еще больше растерялась. Ты же знаешь, у меня мама с бабушкой старомодных взглядов, не поняли бы. Но я не смогла ему отказать. Он приехал примерно часа через два только. Да к тому же не совсем трезвый. Слава богу, мои все спали уже. Поинтересовался, как все прошло, ордер у меня забрал. Я стала его на кухню приглашать. Он сначала отказывался, даже проходить не хотел. Спросил только, не знаю ли я, где Ирина… Кстати, ты не в курсе, у них, случайно, нет романа?
– В курсе, – хмуро ответила я, – нет!
Поля схватилась за слегка порозовевшие щеки.
– Какое счастье! Ты не представляешь, как я переживала!.. Понимаешь, зайчонок, мы с ним в тот вечер… – она замялась и покраснела еще больше, – ну, в общем, у нас было это… ну, ты должна понять, что я имею в виду…
– Что?!! – не веря своим ушам, вскричала я. – Ты переспала с Лихоборским?!!
– Да, – с таинственным и счастливым видом подтвердила Полина.
Я зажала ладонью рот, глядя на Полю во все глаза. Потом проморгалась и сказала на выдохе:
– Класс! – и рухнула, как была – с чашкой чая в руках, – на стул.
– Ты, правда, так считаешь? – доверчиво заглядывая мне в глаза, спросила Полина. – Не осуждаешь меня?.. Спасибо тебе, зайчонок! Ты же знаешь, если бы все не было так серьезно, ничего бы не случилось. Я бы не допустила…
Господи Иисусе! Что она несет? О каком «все серьезно» может идти речь? Лихоборский и «все серьезно» – понятия несовместимые!
– Полина! – с горечью в голосе воскликнула я. – Я не осуждаю тебя! Но Лихоборский – совсем не тот, кто тебе нужен! Нельзя так зацикливаться! А если ты узнаешь, что у него еще куча женщин, ты не побежишь вскрывать себе вены?
Возможно, если бы Поля отреагировала по-другому – разозлилась, стала бы возмущаться, – я бы ей все рассказала. Но она с таким жаром схватила мои руки, с таким фанатизмом стала говорить о возвышенности их отношений, что у меня не повернулся язык. Что, если одним своим словом я действительно разрушу счастье подруги?
А Полина все говорила и говорила:
– Ты не представляешь, зайчонок, как мне с ним хорошо! Я просто душой отдыхаю! Вот сегодня с утра я была у него в больнице… Ой, ты же не знаешь! Всеволоду операцию сделали! Удалили аппендикс. Я ему возила бульон и клюквенный морс. После операции, говорят, ничего другого нельзя…
«И эта туда же! – в отчаянии подумала я. – Да его там скоро раздует от этого бульона!»
Не знаю, в какой именно момент у меня бы взорвался мозг, если бы Полина не засобиралась домой.
– Ну вот, я тут вроде закончила. Составила список дел на завтра. С утра снова к Всеволоду поеду, вернусь часам к двум. Вы с Ириной не забудьте, пожалуйста, про нашивки…
– Какие нашивки?
– Ну, для униформы к выставке.
– Ах это! – у меня почему-то потемнело в глазах (наверное, теперь все, что будет Лихоборскому хорошо, для меня будет смерть). – Ну конечно же! Конечно же мы не забудем! Это же не просто нашивки! Это же, черт побери, нашивки для униформы!
Полина посмотрела на меня скептически. По-моему, она поняла, что девушки-промоутеры рискуют остаться не только без нашивок, но и без униформы.
– Оксаночка! Я тебя очень прошу! Не забудьте, пожалуйста!
– Ладно, ладно, – сбавила я обороты, – не переживай! Передавай Севе горячий привет!
– А ты что, еще не собираешься?
– Нет, мне еще кое над чем поработать надо.
– С ума сошла! Опять до ночи?
– Нет, мой друг, только до первой звезды.
– Дурочка, Оксанка, угробишь себя, – сказала Полина, повязывая на шею легкий газовый шарфик.
– Все там будем… – вздохнув, парировала я.
Мы попрощались, расцеловавшись напоследок, как в былые времена. Полина ушла. А я осталась наедине с собственной болью.
Смысл всего увиденного и услышанного оседал на дно моего сознания постепенно. Словно пропущенный через фильтр. Странно. Я ощущала, что горечь еще не успела как следует опуститься, улечься, а душа, от которой, казалось бы, за сегодняшний день не осталось живого места, уже наполняется чем-то совершенно иным. Что это? Жажда мести? Но я никогда не видела особого смысла в отмщении. Разве что граф Монтекристо… Но когда бисер начинает метать покинутая женщина, мне казалось, это верх глупости. Зачем? Неужели от этого кому-нибудь станет легче?
Я открыла окно. Курила, глядя в окна дома напротив. Двор в темноте уже не выглядел таким уродом. Все-таки освещенные окна – как попытка подглядеть чью-то частную жизнь – украшают.
«Все! – сказала я самой себе. – Мысль созрела. Я хочу независимости! И только. Что мне
