того, он целует это солнце, но робко.
— Раба Божия Ксения, — говорит священник, — кланяйся мужу в ноги.
Она покорно кланяется, и Аркадий с нежностью покрывает её голову полою своего богатого кафтана — знак, что он всю жизнь будет защищать дорогое ему существо.
Тогда священник подал им деревянную чашу с вином.
— Передавайте друг дружке чашу троекратно, — говорит священник.
Когда новобрачные отпили, князь-кесарь Ромодановский, быстро подойдя к молодой, на ухо шепнул ей:
— Ксеньюшка! Живей кидай чашу об пол и топчи её ножками.
Это было поверье, что, когда кто из новобрачных первым станет на брошенную на пол чашу ногою, тот и будет главою в доме.
Ксения бросила чашу и вся зарделась, но на чашу не становилась ногою.
— Топчи, топчи, Ксеньюшка! — не отставал князь-кесарь.
Аркадий смотрел на своё сокровище и тоже не топтал чаши.
— Топчи, Ксеньюшка, — подсказала и сваха.
Тогда Ксения с улыбкой поставила ножку на чашу, но раздавить её не хватало силёнки.
— Все ж ты первая, — шепнула сваха.
Тогда Аркадий, когда Ксения сняла свою маленькую ножку с чаши, придавил её каблуком, и чаша была раздавлена.
— Пущай так будут потоптаны нашими ногами те, кои станут посевать меж нами раздор и нелюбовь, — сказал он торжественно.
— Аминь!-провозгласил князь-кесарь. — А паче чаяния ежели лихие люди дерзнут помыслить что-либо худое против моей крестницы Ксеньюшки, то быть им у меня в застенке!
После того, как поздравления кончились, сваха, при выходе из церкви, осыпала их семенами льна и конопли.
— Лён — на ребяток, конопля — на девочек, — повторила она.
— Не жалей, сватенька, льну… Льну сыпь поболе! — весело говорил Ромодановский.
Он очень легко выбрасывал из головы подробности тех ужасов, какие совершал в застенке Преображенского приказа…
Ромодановский при выходе новобрачных из церкви продолжал шутить и, лукаво подмигивая молодым поезжанам, шептал:
— Умыкайте, добрые молодцы, молодую, умыкайте!
Это был обычай: при выходе молодой из церкви её старались «умыкнуть», отбить, похитить у мужа, и молодая, боясь «умычки», теснее прижималась к мужу.
— А вот, сунься кто! — вынимал Аркадий плеть из-за пояса и энергично махал ею в воздухе.
Поезд двинулся к дому Трубецких.
При входе в дом молодых ясельничий командовал потешникам:
— В сурны[131] да бубны, потешные! Да играйте чинно, немятежно, доброгласно!
Под эту музыку молодые сели за стол. Но есть за общим столом они, по обычаю, ничего не ели.
Когда же гостям подали третью перемену — лебедя, то перед молодыми поставили жареную курицу, которую дружка тут же завернул в скатерть и обратился к матери Аркадия и к посажёному отцу:
— Благословите молодых вести опочивать.
— Благослови Бог! — отвечали те.
И молодых повели. Но прежде чем они дошли до дверей, дружка понёс впереди завёрнутую в скатерть курицу, предназначенную для ужина молодым в сеннике, а за ним пошли коровайники и свещники.
Когда молодые приблизились к дверям, то посажёный отец, взяв Ксению за руку, проговорил обрядовые слова Аркадию:
— Сын наш! Божиим повелением и благословением матери твоей велел тебе Бог сочетатися законным браком и поять в жёны отроковицу Ксению. Приемли её и держи, как человеколюбивый Бог устроил и святые апостолы и отцы предаша, в законе нашей истинной веры.
У дверей сенника молодых встретила сваха в шубе, вывороченной шерстью вверх, и снова осыпала их льняными и конопляными семенами:
— На ребяток, на девочек… на ребяток, на девочек…
А в сеннике дружка и свещники уже успели поставить венчальные свечи в кадь с пшеницею — у самого изголовья брачного ложа.
С лихорадочным трепетом вступили молодые в сенник, где их тотчас же стали раздевать: жениха — дружка, а невесту — сваха.
— Не надо! Не надо! — отбивалась бедная Ксения, закрывая вспыхнувшее лицо руками.
— Ах, мать моя! Срам какой! Не даётся! Да это по закону, по-Божьи…— возилась около неё сваха.
— Не надо! Не надо! Пусти!
— Ах, озорница! А потом сама будешь благодарить…
— Не надо! Пусти! Пусти!
Напрасно! Сваха была не такая женщина, чтоб отступить от закона.
Она сделала своё дело… и — «чулочки сняла». Дружка и сваха тотчас оставили сенник.
— В застенок повели Ксеньюшку, — сострил князь-кесарь, когда молодых повели в сенник.
В доме идёт пир горой.
Но на дворе тихо-тихо. Только безмолвные звезды с высокого неба смотрят на сенник, да ясельничий с обнажённым мечом ездит верхом около сенника для предотвращения «кого лиходейства, пока там совершается „доброе“.
Когда в доме свадебный вир был в разгаре, к дверям сенника подошёл дружка.
— Все ли в добром здоровье? — громко спросил он.
— Все в добром здоровье, — послышался ответ через дверь.
— Слава Богу! — прошептал дружка.
Через минуту он торжественно входил в пиршественную хоромину. Все воззрились на него вопросительно.
— Возвещаю! — торжественно произнёс он. — Между молодыми доброе совершилось!
9
В то время, когда на Москве, в доме Трубецких, справлялась весёлая свадьба, а в Преображенском приказе, в застенке, кнут и дыба справляли своё страшное дело, в это время Державный плотник делал первые, к несчастью, неудачные попытки царственным топором «прорубить окно в Европу».
Оставив своё тридцатипятитысячное войско у стен Нарвы под начальством герцога фон Круи для возведения укреплённого лагеря и для приготовления осады города, царь Пётр Алексеевич, в сопровождении Александра Данилыча Меншикова и неразлучного Павлуши Ягужинского, отправился на не дававшее ему спать Балтийское море «взглянуть хоть одним глазком».
