который озаглавит «Зрячий карлик сильней слепого великана».
Затем он поставит вопрос о тесном взаимодействии воздушного и морского флотов, например, в поиске и преследовании вражеских подводных лодок. Он напишет о специальных морских самолетах, то есть таких, которые должны будут работать на нужды военно-морского флота, выполняющего свои боевые задачи, а также о таких, которые поднимаются с воды, то есть о гидропланах. Посвятит один раздел теме «Конница и самолеты», их взаимодействию, а еще один – самолетам в русской армии, разным точкам зрения на них, существующим среди офицеров и генералов, русскому воздушному флоту, который необходимо создать, школам, в которых будут готовиться будущие летчики, организационным вопросам, которые надо решать незамедлительно, отечественному самолето– и моторостроению.
Так он будет идти от раздела к разделу, чтобы в последнем из них, четырнадцатом, подвести читателя к главному итогу, ради которого, собственно, он и взялся за книгу: «Дайте крылья России!»
Он выскажет много примечательных мыслей и чувств, скопившихся в нем, расскажет о своих тревогах и надеждах. «Я решил просить ныне особо широкой помощи русскому лёту», – выведет его рука. Ведь авиация служит теперь не забаве, а защите нашей родины!
Нести помощь надо двумя путями, старым и новым, пояснит он далее. Первый путь – это пожертвования.
«Ведь если даже война и не разразится, – сделает он немаловажную оговорку, давая понять, что он не фаталист и не фанатик, и тем более не милитарист, а трезво и реально мыслящий человек, – то без них (воздушных сил. –
Итак, старый испытанный путь – скинуться всем миром и собрать столько, сколько удастся, на то дело, ради которого объявлена складчина.
Но есть путь и совершенно новый, неизведанный и непривычный, однако очень перспективный. О нем он тоже расскажет обстоятельно, чтобы всенепременно привлечь к нему внимание. И снова на десятилетия опередит время, заглядывая далеко вперед.
«Новый путь помощи русскому лёту развертывается так, – напишет он. – Одного военного воздушного флота мало нам. Надо добиться того, чтобы у нас было много невоенных летунов. Пусть они будут из народа, как в былое время [были] ямщиками. У нас благодатная нива!
Когда меня взяли военным инструктором, то я выбрал первым учеником солдата Сергея и уверен, что он был бы прекрасным летчиком.
Перевидав тысячу летунов всех наций, я знаю двух лучших, кои перед опытным глазом творят чудеса не слепой смелости (этого свойства у всех избыток), а сноровки, похожей на волшебную. Эти двое: мичман Андре Конно во Франции и Михаил Ефимов, из крестьян Смоленской губернии.
Было бы долго рассказывать, сколько труда стоило сильному волей Ефимову преодолеть все препятствия и стать летуном. Но эти препятствия ныне еще возросли, и надо их срыть. Надо создать у нас хорошие условия родиться и жить и летунам, и строителям самолетов.
Для создания хорошего числа русских летунов и самолетов необходимо назначить призы за хорошие полеты.
Русские люди, не пожалейте дать средства на это! Щедростью вы укрепите крылья России. Моей лептой на призы будет доход с этой брошюры: „Война и лёт воинов”.
Успех лёта – общее, широкое, народное дело огромной важности для увеличения сил защиты России. Почему я и прошу любящих родину людей, то есть всех у нас, помочь русскому лёту».
Поставив последнюю точку, перечитав рукопись, Николай Евграфович спешно отправил ее в Москву – Сергею Евграфовичу, который взял на себя все хлопоты по ее скорейшему изданию, а также распространению в России.
В первой половине 1912 года книга увидела свет. Она была отпечатана в типографии В. Шушукина и выпущена на средства заказчика. Склад издания Сергей Евграфович устроил в собственной квартире на Солянке. Продажная цена одного экземпляра – 30 копеек, в переплете – 45 копеек.
Справа на обложке, прямо под заголовком, было напечатано жирным шрифтом:
«Весь чистый сбор с этого издания пойдет на учреждение призов, о которых говорится в нем».
22
Вернувшись из Рима во Францию, Попов поселился в Больё-сюр-Мер – средиземноморском курортном местечке, где его почти никто не знал. Заметных улучшений здоровья, увы, не отмечалось, но Николай Евграфович по-прежнему держался молодцом, лишь изредка и ненадолго уступая твердую позицию волнам меланхолии, наплывавшим на него.
«Лицо мое теперь никто не знает, – писал он 12 февраля 1912 года в Москву племяннице Наташе, гимназистке, дочери Владимира Евграфовича, с которой у Николая Евграфовича установилась дружеская переписка. – Аэроплан перешиб мне нос, и я стал похож на бульдога. Знаешь этих английских собак, очень страшных с виду? Многие боятся взглянуть на меня. И даже мне бывает жутко, когда случайно увижу себя в зеркале. Ты не испугаешься, если я приеду в Москву?
Спасибо за доброе пожелание скоро выздороветь. Доктора обещают, что я поправлюсь через четыре года, если все пойдет хорошо. Прошли полтора года. Осталось ждать два с половиной.
Мне хочется страшно опять полететь...
