– Да он же замерзнет зимой без нас! – вспомнил Оюшка. – Помните, какой Живилёк был непрактичный?
– Смотрите на луну, смотрите на луну, – то и дело повторял Мудрик.
– Пойдем потихоньку, а? – предложил кто-то. – Может, главное не луна, а наши подарки?
Не спуская глаз с неба и потому спотыкаясь то о хворостинку, то о торчащие корни дерева, то о вывернутый гриб, гномы добрели до мостков неподалеку от того места, где недавно тонула Хромуша. Здесь они огляделись, – а Расяле-то нет! Может, она вообще не придет?
– Толковый командир давно бы выслал разведчика… – заявил Бульбук, пытаясь взглядом раздвинуть тучи.
– Я сам бегал, – ничуть не обидевшись, ответил Дилидон. – Расяле сказала – будет вовремя.
– Да уж, прискачет на одной ноге…
– Мне кажется, пора. Больше ждать нельзя! – сказал Мудрик и предложил Дилидону первым бросить свой подарок.
Тот осторожно вытащил из-за пазухи веточку можжевельника с семью зелеными ягодами и сказал:
– Вы помните, тогда было шесть зеленых ягодок, а седьмая, черная, досталась Живильку… Мне больно об этом вспоминать. Пусть эта веточка подскажет ему, что мы, как зеленые ягодки, должны быть все вместе, на одной ветке… Гномы подождали, пока речка не унесла ягодки, и взглянули на Мудрика. Тот вынул из-за пазухи ту самую страничку, которой не хватало в книге, дрожащими руками снова сделал бумажного голубя и пустил его по воде.
– Я полагаю… – взволнованно сказал ученый, – все ясно без лишних слов…
Гномы промолчали, хотя, если говорить начистоту, подарок Мудрика каждый понял по- своему. Может быть, бумажный голубь должен был напомнить Живильку о его проделках? Или он, как письмо, выражал последнюю надежду его друзей? Голубь, больше похожий на чайку, опустился на воду и поплыл на поиски того, кому был предназначен.
Гномы огляделись – Расяле все еще не было.
– А я брошу заячью горошину, – заявил Мураш. – Живилёк спрашивал: «Хочешь орех? Вот…» – и совал заячью горошину. А сам так смеялся, что нельзя было на него сердиться. Пусть она напомнит ему…
Кое-кому из гномов такой несерьезный подарок не понравился, но все знали, что в этом случае советы давать нельзя. Кто что придумал – хорошо ли, плохо ли, – уже не изменишь.
А Расяле нет как нет…
Оюшка в сильном волнении снова открыл свою берестяную коробочку, вынул носовой платок Живилька, завязал на нем узелок, чтобы тот не забыл к ним вернуться, и бросил в речку. Хотел что-то сказать, но от волнения не смог слова вымолвить, только откашлялся и отошел в сторону.
Бульбук, не говоря ни слова, скинул курточку, снял башмаки, принялся стягивать рубашку… Все подумали, что он, сняв верхнюю одежду, налегке побежит искать Расяле. Но силач решил подарить Живильку «себя»! Так надо было понимать его странный поступок.
– Через час вернусь! – сказал он друзьям и плюхнулся с мостков в речку.
– Живилёк, Живилёк!.. – кричал Бульбук. Он плыл то брассом, то кролем, то на боку, то на спине, намереваясь доплыть до самого озера.
Остался Дайнис, последний из гномов, а Расяле все не было…
Поэт, художник и композитор развернул небольшой пергаментный свиток с нотами и запел:
Он уже хотел было бросить свиток в воду, но Дилидон попросил:
– Не бросай. Давай все вместе споем…
И тут – как часто бывает в книгах, а еще чаще в жизни – в последнюю минуту, ковыляя, словно Хромуша, появилась запыхавшаяся Расяле.
– Не могла… – сквозь слезы объяснила она. – Сказала, иду ноги мыть, но все из-за этого гипса… Поймали, подарок мой отобрали. Говорят: «Нальем в таз – дома помоешь…»
– А что ты несла? Почему отобрали? Кто отобрал? – стали спрашивать гномы.
– Я контраба-ас… хотела… Вынесла, спрятала в огороде. А тетя Алдуте приехала и говорит: Криступас будет играть… В город увезут… А я так хотела Живильку…
Теперь бедняжка расплакалась, слезы, словно неспелые ягодки клюквы, катились по желтым и лиловым полосам ее платьица. Было даже слышно, как они звонко шлепаются в речку.
Гномы стали успокаивать ее. Один сказал, чтоб Расяле бросила в воду все равно что, например, ленту… Но другой тут же напомнил, что советы давать нельзя, и Расяле заплакала еще горше.
