напоминающие финик расточенные раковины. Мое любопытство было литературного происхождения, поскольку рецепт я вычитал в произведении одного давно забытого автора: в «Дядюшке Зебре» Эттингера, родственника по духу точно так же давно забытого Морица Зафира. Чаще всего такая стряпня больше нравится при чтении, чем на столе; но здесь был не тот случай.
Потом мы снова поехали в Гренцано ди Рома, на виллу Хокке, достойную ландшафта tusculum[723]. Цвели розы; на озере Неми мы услышали первые зовы кукушки.
Мы еще раз спустились в шахту к первоисточнику святыни. Такие находки являются подтверждениями, которые я не считаю случайностью; я подумал: «Рене felix[724] — существует не только Третий глаз, но и Третья, невидимая рука».
Воспоминания у камина об общих друзьях и знакомых - например, об Эрнсте Р. Курциусе[725] и его ученике
Карле Ойгене Гассе[726]. Потом о маньеризме: хозяин дома намерен вскоре завершить свое обширное, посвященное этой теме исследование. Он высказал мнение, что маньеризм тяжело поддается классификации. Суждение можно распространить на все стили. У них, как и у характеров, ограниченное число видов, а значит, и возможностей интерпретации; они повторяются.
РИМ, 28 АПРЕЛЯ 1968 ГОДА
Ночью в Килумбо, оно разрослось и похорошело; теперь здесь была даже церковь с колокольным звоном. Праздничная трапеза с черной прислугой; вошла Виолетта и распоряжалась сервировкой стола. Она была en grande tenue[727]; мне особенно понравилось, что в левом уголке ее рта был зажат маленький бриллиант.
Шел дождь. Я закончил переписывание «Поездки на Пиренеи» и потом с зонтом прогулялся по Кампо-Верано — ближайшей зеленой зоне, не считая парка самой виллы, — на сей раз по израильскому и исламскому секторам. На иудейских могилах я увидел раскрытые книги из камня, надпись в которых высвечивалась при дожде. Под именем стояли deportato и дата.
РИМ, 29 АПРЕЛЯ 1968 ГОДА
На Форуме. Желтыми побегами цветет фенхель; акант изгибается зелеными валами и вытягивает головки. На арке Тита все новые детали, например, продолжение складок одежды за край, в третье измерение. Вероятно, она так хорошо сохранилась благодаря тому, что стояла не свободно, а находилась в окружении плюмерии.
П0РТ0-АДЗУРР0, 30 АПРЕЛЯ 1968 ГОДА
Рано поутру отъезд на остров Эльбу. Вдоль железнодорожной линии и, главным образом, на окраине столицы высотные новостройки, частью завершенные, частью in costruzione[728], с лесом кранов. Мысль: тут делаются дома, в домах дети — когда же мировой дух придумает что-нибудь новое? И повсюду нечеловечески вопящие динамики. Кроме того кинорекламы — почти ни одной, где бы в криминальных сюжетах главную роль не играл пистолет или другое огнестрельное оружие. Предзнаменования каннибализма.
Во второй половине дня в Пьомбино, оттуда в Порто - Адзурро, где мы разминулись с друзьями, поскольку договаривались сойтись в Портоферрайо. В конце концов, мы их встретили, художника Далвита[729] и доктора Вайдели, и отпраздновали встречу в «Зеленом дельфине».
ЭЛЬБА, 1 МАЯ 1968 ГОДА
Мы поехали в Портоферрайо и сделали привал среди этрусских каменных стен. Археологи раскопали даже плавильные печи. Этруски были не первыми жителями Эльбы; еще аргонавты, должно быть, высаживались на здешний берег. «Счастливые острова» были, пожалуй, возможны только до тех пор, пока не появилось судоходство.
Взгляд на Портоферрайо с этого места почитается «самым суггестивным на свете». То, что он красив, оспаривать не приходится, хотя сам оборот, вероятно, придумал человек, бродивший тут мало. Силуэт побережья похож отсюда на гигантскую ящерицу с вытянутой вперед головой и очень тонкой шеей. Такая форма повторяется на многих побережьях, где горы постепенно понижаются к уровню моря.
У маленькой гавани с фортом и маяком рыбацкие лодки, над ней конденсационный след. Почему Наполеон не остался здесь? Правда, союзникам не понравилось, что он расположился так близко к побережью, и они решили отослать его глубже. В первую очередь беспокоился Блюхер и, как оказалось, не без основания.
Пикник в саду на террасах, круто нисходящих к морю. Белые и алые ладанники, дикие гладиолусы, гадючий лук, вика, опунции, эвкалипты, приморские сосны, маслины, фиговые и миндальные деревья, за ними каменистая macchia[730]. Она была прекрасна в цвету, но не так богата, как два года назад на Корсике. Большие площади заросли белыми ладанниками и желтыми маргаритками, дальше вверх светящимся дроком, который может вырастать очень высоким. Вегетативная сила особенно удивила меня здесь буйными зарослями инжира и виноградной лозы. Герхард Маркс[731] сумел схватить этот момент в иллюстрациях к «Georgica»[732] — дух пластики здесь тоже, видимо, обостряется. Плод — квинтэссенция этой буйной поросли: инжир и виноградная гроздь в своей вакхически наливающейся силе.
Вдоль обрывистого побережья. Здесь, как и у нас в микротопонимах, в названиях мысов, бухт и полуостровов сохраняются детали истории; нередко сберегается память о мимолетных эпизодах. Punta della Testa, Punta le Tombe, Sedia di Napoleone, Spiaggia dell' Innamorata[733] и другие. Marciano
Alto[734], скалистое гнездо. Многие дороги проведены как лестницы. Мы выкупались у Marciano Marina[735], прыгая с гранитных скал. Вода была свежей и чистой.
ЭЛЬБА, 2 МАЯ 1968 ГОДА
В Каполивери, мимо Вольтеррайо, господствующей над местностью горы, конус которой напомнил мне Монте Уголино на Сардинии. В городе был гончарный рынок. Посуда из Тосканы лежала на соломе, краски великолепно играли на ярком солнце. То, что мы находимся в раю геологов, сразу видно по минералам, которые предлагаются всюду, даже в обувных магазинах. В каждой витрине выставлен серный колчедан[736], который на острове вырастает в виде особенно красивых кристаллов.
У подножия города мы (в том числе с энтомологической целью) вошли в совершенно разрушенную
