назначаю на завтра.
Поздним вечером Курт в полном одиночестве сидел за большим канцелярским столом и, углубившись в чтение, внимательно изучал лагерную документацию. Кроме стола и стула в помещении архива находились только многочисленные ряды длинных полок с бессчетным множеством серых картонных папок, да небольшой казенный диван, на котором заработавшиеся допоздна сотрудники могли ненадолго прилечь, давая отдых затекшей спине и шее. Шольц расстегнул воротничок. Работа с цифрами требовала максимального внимания и полной сосредоточенности. Открывая очередную папку, он водил острием карандаша по объемным таблицам и спискам, выписывал нужные данные в свой черновик и время от времени делал сбоку листа расчеты. Снова и снова складывая и деля числа, он все больше убеждался в том, что его недавняя командировка под Краков носила неслучайный характер. Похоже, лагерный персонал, включая его высшие чины, представлял масштабы проводимой политики далеко не в полном объеме. Да он и сам, говоря начистоту, нечасто задумывался об этом. Но теперь перед его глазами были сухие цифры. А цифры не знают эмоций. Им незнакомо удивление или неверие. Цифры не могут лгать.
Наконец, Шольц закрыл и отодвинул в сторону последнюю папку, затем внимательно посмотрел на исписанный ровным почерком лист бумаги. Он подвел под длинным расчетом косую черту и написал чуть ниже итоговое число — «479». Не слишком красивое число. Не слишком элегантное. Какое-то оно неэстетичное, что ли. Да, к тому же, еще и плохо читаемое. Курт, подумав, зачеркнул число «479» карандашом и, округлив, написал рядом другое число — «500». Вот это уже совершенно иное дело. «Пятьсот» звучит уже совсем по-другому. И читается по-другому, между прочим. А каких-либо веских обоснований подобная разница и не потребует. Шольц, довольно улыбнувшись, несколько раз обвел контуры числа острием карандаша, сделав их чуть жирнее. Затем, улыбнувшись еще шире, он взял другой карандаш и обвел так понравившееся ему число в красный круг. Настроение заметно улучшилось. Завтра он придет на совещание к коменданту уже не просто с догадками. Он принесет с собой железные факты. А уж сделать выводы из этих фактов — задача несложная.
Глава VIII
Карл Губер стоял перед огромным зеркалом и не спеша застегивал дорогую шелковую рубашку. Сегодня ему предстоял очень ответственный день. То обстоятельство, что страна находилась в состоянии войны, для многих промышленников Германии стало легким пропуском в обеспеченную жизнь. Заказов было больше обычного, хотя, конечно, все равно, не так много, как хотелось бы. Он каждый день напоминал себе, что все идет более, чем прекрасно, что жаловаться, попросту, грех, что в мирное время о таких прибылях можно было только мечтать, но… Но, тем не менее, он с нетерпением ждал сегодняшней встречи. Его мысли постоянно занимал тот факт, что не все, далеко не все возможности были еще исчерпаны. Не все, далеко не все контракты, которые можно было заполучить, получены. И что спрос, несмотря ни на что, по-прежнему, сильно превышал предложение. Спрос на все. На продукты, на ткани, на лес и металл, на горюче-смазочные и строительные материалы, на оружие, технику, и… И, конечно, на кремационные печи. Для войны Рейху требовалось так много, что, казалось, его потребности не удастся полностью закрыть никогда. Что и говорить, золотое настало время. Нужно было только умело им пользоваться, и деньги… Деньги сами плыли к вам в руки…
Губер приблизил лицо к поверхности зеркала, внимательно осмотрел морщины вокруг своих глаз и неопределенно вздохнул.
Правда, существовала загвоздка. Конкуренты. Вернее, даже не конкуренты, а конкурент. Вот что мешало ему оставаться довольным собой и своей работой. Совершенно непонятным казалось то, что какая- то небольшая фирмочка из провинциального городка, у которой производство кремационных печей составляло ничтожно малую часть всего оборота, смогла не только предоставить конкурентоспособное решение многим заказчикам, но и прочно закрепиться на рынке. Причем, для этого ей понадобилось всего-то несколько лет. Прюфер… Заносчивый, самовлюбленный дилетант, которому просто выпала редкая возможность возглавлять подобное направление в столь выгодное для любого промышленного предприятия время…
Губер повернулся к зеркалу боком, горделиво расправил плечи и, любуясь своим отражением, удовлетворенно отметил свою моложавую осанку и практически военную выправку.
— Карл Губер, вам когда-нибудь говорили, что вы самый привлекательный мужчина во всей вашей компании?
Карл обернулся. В дверях, скрестив на груди руки, стояла его жена и с нежной улыбкой наблюдала за тем, как он одевался.
— Только в компании? — фальшиво нахмурив брови, переспросил он.
— Не расстраивайтесь по этому поводу, Карл Губер, вы еще не в самом расцвете сил, — с улыбкой парировала супруга, медленно приближаясь к мужу.
Карл резко вытянул вперед обе руки.
— Запонки! — произнес он, продолжая строго смотреть на жену.
Жена, осторожно достав запонки из шкатулки, по очереди вставила их в петли его манжет и застегнула с едва слышным щелчком. Посматривая на своего мужа снизу, она повязала ему галстук и аккуратно поправила воротник дорогой рубашки. Губер широко улыбнулся.
— Сегодня буду поздно, — поцеловав жену, негромко произнес он. — Вечером у меня важный ужин с одним человеком, от которого очень много зависит.
— Я подожду, — ответила она и, улыбнувшись в ответ, грациозно вышла из комнаты.
Губер снова повернулся к зеркалу.
Что ж, каким бы ни был этот Прюфер, а с ним приходилось считаться. Перетянув на себя часть заказов — потенциально его, между прочим, заказов — этот человек, именовавший себя инженером, не то чтобы создавал серьезную проблему его производству, но, надо отдать ему должное, лишал отдел Губера значительной части прибыли от продаж кремационных печей. Жаль, что настали времена, когда необходимым условием для нормальной работы становились встречи с политиками. Политик никогда не сможет понять настоящего инженера. Талантливого инженера. Одаренного инженера. Потомственного инженера. Такого инженера, как он.
Губер, с сожалением отойдя от зеркала, вышел в прихожую. Он надел теплое пальто, взял шляпу, любезно поданную ему супругой, и, стараясь сильно не шуметь, открыл дверь. Еще раз поцеловав жену на прощание, он решительно направился вниз по лестнице.
