– Боже мой! – воскликнул Джулиан.
На дороге из-за пожара возникла пробка. До вылета пятнадцать минут. Они резко остановились у входа в терминал, и все выскочили из машины. Джулиан тоже выскочил, чтобы помочь донести сумки. Огромная очередь выстроилась у стойки регистрации.
– Сюда, – сказал папа.
А в первый класс очереди не было.
– Вот это да!
– Мы никогда раньше не летали первым классом. Это своего рода повышение статуса, – объяснила Линда, передавая билеты.
Брэндон и Джулиан свалили сумки на весы. Руби посмотрела на очередь в эконом-класс и почувствовала удовлетворение. Все стоявшие в очереди явно нервничали. Она же чувствовала себя просто превосходно, как та женщина, которая сказала: «Peel me a grape».[26] Стеклянные двери, в которые упирался хвост очереди, открылись, и в зал вошли трое: мужчина, женщина в шубке и девочка примерно ее возраста.
– Смотрите, там Кила!
Папа обернулся:
– Кила Гудукас?
– Вот сюда, пожалуйста. Стойка номер девятнадцать, – сказал мужчина, который проверял их билеты.
Они отправились к стойке номер девятнадцать. По дороге они столкнулись с Гудукасами. Миссис Гудукас покрасила волосы и превратилась в блондинку. Она казалась такой маленькой в этой шубе.
– Похоже, большие люди думают одинаково. Куда направляетесь? – спросил Гудукас.
Папа рассказал ему.
– А вы?
– В Париж. Вырвались на выходные. Остановимся в «Ритц».
– Привези мне шампунь из «Ритц», – шепнула Руби Киле.
Гудукасы отправились дальше, таща за собой кожаные сумки с блестящими золотыми пряжками.
– Джулиан, спасибо большое… – начала мама.
Они осмотрелись вокруг. Джулиан исчез.
– Может, он увидел полицейского, – сказал папа.
– Полицейского? – переспросила Руби.
– Он с ними не очень ладит.
– Мы ведь такого не хотим, а, Брэн? – спросила Руби.
– Зря ты это сказала. Я уж было хотел уступить тебе место у окна.
Они уселись в салоне первого класса. Руби села на свое место возле прохода, оно уж точно было поудобнее, чем место у окна. Она усаживалась и так и этак, размышляя о том, как здорово она устроилась. Мама сказала:
– Значит, они полетели в Париж. Не знала я, что Гудукас настолько преуспевает.
– Просто времена настали хорошие, – ответил папа.
Где-то поблизости открыли шампанское. Стюардесса улыбнулась Руби:
– Что пожелаете?
Peel me a grape.
Настроение у Джулиана на обратном пути было не очень. Он подъехал к дому № 37 по Робин- роуд, нажал кнопку на двери гаража, поставил машину и вошел в кухню. Он руководил развитием сюжета, но некоторые его герои, даже столь незначительные, как Гудукас, выходят из-под контроля. Если бы он не услышал этой фразы: «Смотрите, Кила!», вся работа полетела бы псу под хвост. Он поспешил к выходу, пока его не заметили и не начали задавать вопросы. Он вполне мог представить себе ответы на эти вопросы – полиция, билеты, озабоченное лицо Скотта. Но не был уверен до конца. Он также не был абсолютно уверен в том, что Гудукас не видел его. Он был между дверей, хвост очереди загораживал обзор, он не смотрел в его сторону, к тому же Джулиан сразу же отвернулся и ушел. Но он все равно не был уверен. Возникло еще два повода для беспокойства. Как он может работать в таких условиях?
Джулиан зажег сигарету, выбросил спичку в раковину и попытался успокоиться. Это было не так просто, особенно после того, как он заметил оставленную грязную посуду – две кружки, одна тарелка, три стакана из-под сока. Интересно, кто, по их мнению, должен все это мыть? Он вдохнул дым и снова уставился на посуду.
Новая строчка для стихотворения? Он достал блокнот и записал туда родившуюся мысль, стоя над кухонной раковиной.
Беспечный – оставит,
Лживый – обманет.
Ничто не будет зависеть от нас,
Если мы зависим сами.
Горящее человеческое мясо…
Тут он остановился. Эта строчка не была новой строчкой его стихотворения. Возможно, эта строчка для другого стихотворения, а может, это не стихотворение вообще. Он еще раз затянулся, преступив черту, за которой заканчивалась элегантность и начиналась табакозависимость.
Вдруг что-то уперлось ему в ногу. Джулиан резко обернулся. Сердце его бешено колотилось. Это собака. Она прижалась к нему и виляла хвостом.
– Ничего подобного. Никаких нежностей.
Он наконец увидел то, что должен был заметить, как только вошел: в дверях столовой лежала куча собачьего дерьма.
– Иди-ка сюда, Зиппи.
Зиппи подошел. Джулиан взял его за ошейник.
– Новые порядки, Зиппи. Познакомься с Робеспьером.
Он потащил Зиппи по направлению к столовой. У него когда-то была собака. Его отец воспитывал собаку, имя которой он уже забыл. Вот как воспитывают собак.
– Вот так, вот так, Зиппи.
Но по мере приближения к дверям столовой Зиппи начал упираться все сильнее, а в конце концов вообще сел. Джулиан решительно продолжал тащить его. Именно так и поступал его отец, по крайней мере на начальном этапе воспитания. Резко и решительно. У его отца была твердая рука: улыбаясь, он хлопал тебя по плечу, да так, что становилось больно, и вместо ободрения возникала совершенно другая реакция.
– Иди сюда, Зиппи.
Они стояли у вонючей кучи. Джулиан крепко держал Зиппи за ошейник и пытался ткнуть его носом. Пес скулил и упирался изо всех сил. Превосходство явно было на стороне Джулиана.
– Чувствуешь связь, псинка? Мы так никогда не делаем, – сказал Джулиан.
Он ткнул Зиппи носом еще пару раз, чтобы быть абсолютно уверенным в том, что до него все дошло. Потом Зиппи зарычал, шерсть на загривке и спине встала дыбом. Джулиан зарычал в ответ, но громче, и почувствовал, что волоски на шее и спине у него тоже встают дыбом. Он ткнул Зиппи носом прямо в кучу дерьма и повозил его несколько раз.
Наконец Джулиан отпустил Зиппи. Пес выскочил из комнаты, поджав хвост и поникнув духом. У Джулиана сразу поднялось настроение. Теперь он был готов навести порядок, не обращая ни на что внимания. Озноб все еще пробирал его, но не так сильно. Он чувствовал себя намного лучше. Очень
