Он упорхнет от них, как птичка. Он знает все проходняки, все секреты, а главное - сквозной подъезд, дверь которого закрывается на щеколду с той стороны, где он скроется от этих тупых догоняльщиков в масках.
Мельком оглянувшись, он увидел, что трое спецназовцев уверенно скачут за ним, выкрикивая грозные слова, а в нескольких метрах позади них, не переставая снимать, несется телеоператор. Отлично, подумал Аркадий, пусть он снимет их позорное фиаско. А если его даже поймают, у него есть деньги, и он откупится.
Аркадию не приходилось еще откупаться от ОМОНа, но он был уверен, что это происходит так же легко, как и прочие незаконные финансовые операции. Дал денег - и пошел себе.
Наконец впереди показалась знакомая подворотня.
Свернуть в нее, заскочить в дальний подъезд и закрыть за собой дверь на щеколду. А потом спокойно выйти на соседнюю улицу. Все это займет не более нескольких секунд, думал Аркадий, резко сворачивая в подворотню.
Но тут его везение неожиданно кончилось.
Въезд во двор оказался закрыт большим деревянным щитом, сколоченным из нестроганых досок. Забавное приключение обернулось опасной ловушкой. Оттолкнувшись руками от дощатой преграды и занозив при этом ладонь, Аркадий помчался дальше. За спиной слышались топот и тяжелое дыхание преследователей.
Надежда на легкий и быстрый выигрыш растаяла, и Аркадию стало страшно.
Сейчас эти грубые и сильные мужики повалят его на асфальт и начнут бить ногами. Они всегда делают так, если ловят беглеца. А потом - камера, зэки, допросы… А если не удастся откупиться?
Перед Аркадием вдруг мелькнул призрак благополучной Америки.
И зачем он сорвался оттуда… Скорее бы вернуться…
Из парикмахерской на набережной Карповки вышла пятидесятилетняя мамзель с только что сделанной 'халой' на голове.
Аркадий налетел на нее и сбил с ног.
И тут же в его голове родился спасительный план.
Он рванулся в дверь парикмахерской и закричал:
- Где черный ход?
- Здесь нет никакого черного хода, - удивленно ответил пожилой лысый еврей, бривший шею клиенту, черноволосому мужчине кавказской национальности.
В дверях послышался грохот, и, оглянувшись, Аркадий увидел двоих омоновцев.
Подскочив к парикмахеру, Аркадий выхватил у него опасную бритву, развернул вертящееся кресло спинкой к себе и приставил бритву к горлу клиента. Тот только хрюкнул и напряженно замер.
Омоновцы, ворвавшиеся в парикмахерскую, остановились, и тут же в дверях показался телеоператор, который направил объектив на Аркадия. На лице оператора был написан восторг.
За его спиной образовался запыхавшийся помощник с сумкой на плече и микрофоном в руке. Посмотрев в сумку, он повернул в ней что-то, потом направил микрофон в сторону Аркадия и замер. Наступила тишина.
Реальность повернулась к Аркадию жестоким лицом, но он не увидел этого.
Героин исказил картину мира, и Аркадий, не понимая этого, решил поступить так же, как поступали до него многие другие, когда оказывались в безвыходном положении. Он не верил, что выхода нет, и твердо рассчитывал на то, что его требования будут удовлетворены.
- Слушать меня, - металлическим, как ему показалось, голосом, сказал он, - сейчас я буду говорить, а вы будете слушать. И если вы не сделаете того, о чем я скажу, я перережу ему горло.
И он прижал бритву к горлу брюнета. Тот пискнул, и под лезвием бритвы показалась капелька крови.
- Автобус с завешенными окнами, - начал уверенно диктовать Аркадий, - триста тысяч долларов и самолет 'Ил-86'. С полным баком.
- Адиет… - пробормотал лысый парикмахер, бочком отодвигаясь к выходу.
- А ты заткнись, - повернулся в нему Аркадий, - хочешь, я перережу ему глотку? Хочешь?
И, скорчив дикую гримасу, он прижал бритву к шее брюнета чуть сильнее.
Показалось еще несколько капель крови, и парикмахер, подняв руки, завопил:
- Я уже ничего не хочу! Я уже ухожу!
И выскочил на улицу.
Телеоператор нажал на кнопку, и Аркадий увидел, как в направленном на него объективе задвигались большие, отливавшие фиолетом линзы.
Телевизионщик дал крупный план, а репортер за его спиной тихо заговорил в микрофон.
Лина лежала на диване и бездумно смотрела на экран телевизора.
Звук был выключен, и глядя на беззвучно прыгавших по экрану толстых зайцев, игравших в чехарду, Лина пыталась собрать разбегавшиеся мысли. Мыслей было много, все они были важными, и она не могла решить, какую из них выбрать в первую очередь.
Конечно же, главной была идея, касавшаяся уничтожения Червонца. И у Лины уже было несколько планов, как убить его. Но неожиданно вынырнувшая из небытия Прынцесса разрушила и без того зыбкие соображения на этот счет.
Последняя реплика Прынцессы насчет Червонца совершенно выбила Лину из колеи. Прынцесса была знакома с ним - это факт. Но она сказала, что Червонец пока ничего не знает. Возможно… А если знает? Нет, наверное, Прынцесса не врет…
Червонец…
Размышляя о способах убийства, Лина поняла, что эта область человеческой деятельности безнадежно далека от нее. Она понимала, что убить может любой человек, что у каждого прохожего может быть своя страшная тайна. Да что далеко ходить - она сама хранила историю с физкультурником далеко в тайниках своей памяти… Но все-таки Лина его не убивала. Это была случайность.
Лина хотела убить его, но вряд ли смогла бы поднять руку на живого человека. А тут требовалось именно это. И обстоятельства, помогающие человеку переступить роковую черту, здесь исключались. В том, чего хотела Лина, не было места ни аффекту, ни внезапно возникшему волнению, никаким условностям, облегчающим нападение и убийство. Она должна была хладнокровно продумать план лишения человека жизни и осуществить его.
Зарезать Червонца?
Нет, это не для нее. Тут нужно иметь смелость, силу, да и умение тоже. Она выхватит нож, а Червонец сильный и решительный мужчина, обезоружит ее и…
А что он тогда сделает? Убьет Лину? Вряд ли…
Но все равно - такое позорное фиаско недопустимо. Отравить?
Возможно. Этот способ вполне подходит такому физически слабому
