не знает, что случилось с ним. Жаль его! Люди, подобные рабби Файшу, не рождаются каждый день. Теперь, пока он спит, поговорим о нем немного и расскажем о его жизни.
Рабби Файш родился в маленькой общине в Словакии, в семье богобоязненных евреев, свято соблюдавших традиции; родители его арендовали поля и виноградники у помещика и выращивали хлеб тяжелым каторжным трудом. Уже в детстве заметны были в нем признаки праведности, он не был похож на детей, пренебрегающих учебой и убегающих из школы, лишь бы залезать в чужие сады и лакомиться там фруктами, но сидел в одиночестве дома и учил Тору. По бедности своей не могли его родители нанять ему меламеда, и им приходилось довольствоваться гостями, попадающими по делам в маленькие селения, и те показали ему буквы и научили складывать их в слоги. А когда уже умел он складывать слоги, то просил ешиботников, обходивших дома в канун субботы, чтобы заработать себе на пропитание, научить его стиху из Пятикнижия и отдавал им за это свой кусок хлеба. Поняли отец его и его мать, что душа Файша жаждет Торы, не пожалели себя ради сына и не смотрели на свой скудный достаток, а приглашали каждую субботу одного из ешиботников к себе домой, чтобы обучал он Торе их сына. Когда исполнилось Файшу десять лет и он учил лист Гемары самостоятельно, послали его в ешиву. Идти путями Господа стало для него смыслом жизни, и он не наслаждался радостями этого мира, даже теми, которыми обязаны мы наслаждаться. Так как он родился под знаком Марса, посоветовал ему его раввин изучать законы убоя скота. Он заставил себя полюбить свое ремесло и «отточил свой нож резника», но возненавидел раввинство. Он был еще совсем юным, когда с радостью пригласили его жители местечка быть у них резником. Дал он им свое согласие и стал резником. И он тоже со своей стороны доказал им свою признательность. Ведь в той общине размножились вирусы времени, и построили там школы, дабы обучать детей нееврейским языкам и всяческим наукам; и встал рабби Файш грудью на защиту еврейской жизни, и спас свою общину от окончательной гибели. На деньги приданого, полученного от реб Моше-Амрама, своего тестя, он нанял меламедов, чтобы они обучали детей тому, в чем нуждается еврейская душа; и сам лично следил за занятиями и экзаменовал учеников и проверял учителей, ведь в те времена появились в некоторых местах люди, которые казались богобоязненными, но при этом вносили в учебу чуждые толкования вроде тех, что изучают в школах, которые называют себя раввинскими училищами. И как он был занят нуждами маленьких, так он был занят нуждами больших; к примеру: миквами, законами эрува[76], погребением. И как он был занят нуждами больших и маленьких, так он был занят нуждами самых маленьких. И помогал бедным роженицам, и давал им деньги на обрезание, и сам лично делал обрезание их младенцам. Вырастали их сыновья — считал их своим достоянием. Видел самую малость неверия в одном из них — говорил: «Мальчик, подними пейсы, я должен дать тебе оплеуху».
Мог рабби Файш наслаждаться жизнью и есть мяса досыта. Однако он предпочитал немножечко мяса дикого быка, припасенного для праведников в мире ином, всем зверям и птицам в мире этом; и предпочитал устрожать и объявлял трефным то, что большинство авторитетов разрешало употреблять в пищу. Начали мясники поднимать шум, что он объявляет трефной их скотину назло им; и нашлись жалобщики в общине, разославшие письма всем выдающимся раввинам поколения, в которых они писали, что мясники не доверяют своему резнику и говорят, что он объявляет трефным и запрещает употреблять в пищу то, что на самом деле кошерно. Разделились мнения раввинов. Одни полагались на рабби Файша, который был известен как богобоязненный человек, и писали жителям города, чтобы те выбросили ненависть из сердца и подчинились ему. А другие писали совершенно определенно, что он чрезмерно строг там, где нет и тени сомнения, и предупредили его, чтобы он не создавал проблем с мясом для горожан, а если нет, то могут жители города сместить его с должности и нанять другого резника. Но рабби Файш поступал, как и прежде, пока не вынудили его мясники уйти из бойни и не привели другого резника.
Спрятал рабби Файш свой нож, и взял в руки перо, и принялся писать: то, что выходит из-под ножа нового резника — падаль, и предупреждал евреев своей общины, чтобы те пожалели свои души и не осквернялись супом из мерзости, потому что нет более тяжкого прегрешения, чем употребление в пищу запрещенных кушаний, которые одурманивают душу еврея; ведь вот, писал он, некоторые общины в чужой земле одурманили себя трефной пищей — и завладели ими чуждые идеи, пока не перестали они верить в Бога и не вышли из среды еврейского народа. Так предупреждал рабби Файш жителей своего городка, пока не напугал этими словами мясников так, что те попросили у него прощения и пригласили вернуться и снова занять место резника, но он не вернулся, потому что уже дал себе зарок совершить алию в Эрец Исраэль, где надеялся родить сыновей, не удостоился он родить сына за пределами Эрец. Не прошло много времени, как он осуществил свою клятву.
Как только он прибыл в Иерусалим, дали ему квартиру в Венгерском квартале и венгерскую халуку, которая была больше, чем в большинстве колелей, и это, кроме денег, полученных им от своего тестя, и денег, полученных от мясников, боявшихся, что он помолится в святых местах во зло им. Освободился рабби Файш от забот в мире этом и отдал свое сердце миру иному. Начал заниматься духовными проблемами и поисками грехов, дабы расчистить «коридор к царским покоям». Запреты и отлучения, которые уже погрузились в забвение, он возродил к жизни и еще добавил к ним новые. Нарушения, к которым человек относился с пренебрежением, он объявлял тяжелейшими грехами, а заповеди, которые люди обычно ленятся исполнять, поставил во главу угла. И листки с запретами и отлучениями выходили из-под его рук каждый понедельник и четверг, так что почернели от них все стены. И если было нужно в данный момент, то писал новые запреты. И в этом превзошел рабби Файш всех сочинителей запретов и отлучений, потому что большинство из них в Иерусалиме писало высокопарным слогом, так что трудно человеку было понять, каково истинное намерение автора, а рабби Файш, никогда в жизни не заглядывавший в такие книги, писал так, что всем было все ясно. И было еще одно качество у него, он не боялся за себя, тогда как многие боятся предавать анафеме других людей, ведь подчас случается, что наказание падает на их собственную голову; и не боялся он ни единого человека, будь тот даже большой ученый в Торе, знаменитый своим благочестием. Говорил рабби Файш: если даже в небесном суде оправдают того человека, пойду, и встану у входа в райский сад, и не дам ему войти. До того как приехал рабби Файш в Иерусалим, он учил Тору, после своей алии отдался полностью потребностям времени. Говорил бывало Файш: «Когда спросит меня ангел, посвящал ли я время Торе, скажу ему, что иногда отказ от Торы — осуществление ее, и уверен я, что он кивнет мне головой и скажет: „Так держать!“»
Есть современники рабби Файша, имена которых упоминают среди людей, отстраивавших Иерусалим, но имя рабби Файша не упоминают вместе с ними, разве только одно его нововведение вспоминают — когда он поставил надзирателей у входов в синагоги вечером в праздник Симхат Тора, чтобы не находились мужчины, женщины и дети вместе. На самом деле не было между рабби Файшем и его коллегами почти никакого различия, но у тех было много детей. Дети выросли и увидели, что теперь настали новые времена, что выросло новое поколение, которое гордится своим участием в строительстве Эрец Исраэль; тогда и они стали говорить про своих отцов, что те принадлежали к отцам-основателям ишува, а про рабби Файша, у которого была только одна дочь и не было сыновей, некому было утверждать это.
Не прошло много времени, как он стал известным авторитетом в городе, и по каждому вопросу раввины спрашивали мнения рабби Файша. Вошла зависть в сердца тех, кто знал его. Начали они опасаться, не перейдет ли власть в его руки. Несмотря на то что и он и они желали одного и того же: искоренить неверие и расчистить «коридор», они не были в восторге от него, ведь человеку дороже всего он сам, в особенности когда дело касается заповедей; каждому хочется, чтобы заповедь исполнялась именно им.
Посеял дьявол рознь между ними, поскольку в те времена сионисты еще не занимали видного положения в Эрец и дьявол предпочитал жить среди религиозных людей. Разгорелся резкий спор между рабби Файшем и его коллегами. Он запрещает, а они разрешают; он устрожает, а они облегчают. Он расклеивает листки с отлучениями, а они срывают их, кто — при всех, а кто — потихоньку. Но рабби Файш плевал на их старания. Находил разорванные листки, писал — другие, еще более резкие, чем первые, и развешивал их по ночам, когда все спят. В такую вот ночь встретил он Балака, и случилось с ним то, что случилось.
