именно — она и сама не понимает. Говорит Ицхак Ривке: «Яйца эти не стоят мне ничего. Каким образом? Я красил курятник, и дали мне яйца за работу, и принес я их тебе, потому что я питаюсь в столовой и не знаю, что делать с ними». Со дня сотворения мира и по сегодняшний день не слышали мы, что курятник — красят. Но Ривка слушает и верит. А по поводу винограда, принесенного им, рассказал, что товарищ его из Шароны приехал продавать виноград в Иерусалим и дал ему корзинку винограда. Может быть, закончились на этом все выдумки Ицхака? Да будет вам известно, что через несколько дней он снова принес яйца, ведь с того дня, как он покрасил курятник, курицы стали лучше нестись, покрасил он его в белый цвет, и курицы думают, что на дворе — день. И когда поняли это торговцы яйцами, то наняли его, чтобы он покрасил им их курятники, и заплатили ему яйцами; и будут давать ему яйца каждую неделю.
Тот, у кого есть яйцо, варит его и ест на обед; есть у него виноград, добавляет виноград. Господь, Благословен Он, кормит мир всем, что есть у Него. Иногда — кормит человека пищей животной, иногда — кормит пищей растительной, а иногда — и тем и другим вместе. Пока рабби Файш не заболел, кормил Он его семью цыплятами и рыбой, с тех пор, как заболел рабби Файш, продолжает ее как-то кормить. И милость Всевышнего на веки вечные, если ушел достаток, Он изобретает другие источники дохода, а если теряем доход в этом месте, получаем — в месте другом. Ицхаку не представляло труда выдумывать каждый день что-нибудь новое. Хотя карман его мал, зато воображение его велико. Сочиняет он каждый день что- нибудь, лишь бы Шифра и ее мать не голодали.
Однако милосердие не всегда окупается. Злые соседки принялись следить за Ицхаком и оговаривать Шифру. И когда он приходит, Ривка спрашивает, не заметили ли его соседки? И когда он сидит, глаза ее и глаза Шифры как будто умоляют его, чтобы он поднялся и ушел. Не так, как раньше, когда они угощали его стаканом прохладительного и сластями. Может быть, сласти в разноцветной коробке, привезенной из-за границы, на крышке которой изображена улыбающаяся женщина, вкуснее и слаще, но это не тот вкус. Потому что под солнцем, которое греет тебя днем, и под луной и звездами, которые светят тебе ночью, не зреют те самые фрукты, из которых приготовлены сласти эти, и не поют там наши песни, когда приготавливают их. Напрасно раскрываешь ты свои губы, шалунья. Смех твой не веселит сердце Ицхака. Мимолетная улыбка Шифры милее ему смеха тысячи нарисованных девушек.
Шифра — худенькая девушка, так что можно опоясать ее кольцом для лулава[77]. Волосы — цвета ореха, а губы ее не тонкие, как у отца, но и не полные, как у матери. Глаза, как правило, полузакрыты или от усталости, или от боязливости. Такие глаза называют обычно мечтательными. А мать называет их золотыми глазами. И в самом деле кажется, что золотая нить тянется из них. И нить эта — то самое, что привязало душу Ицхака к душе Шифры.
Тем временем начался период, когда люди переезжают с квартиры на квартиру. Любой человек, въезжающий в новую квартиру, обновляет в ней что-нибудь и красит заново, потому что у всех людей разные вкусы. Одним нравится один цвет, другим — другой, а есть и такие, что не любят ни тот цвет и ни другой, а любят смесь множества цветов. Некоторые говорят, что вкусы людей зависят от планеты. Тот, кто родился под знаком Марса, любит красный, под знаком Юпитера — любит белый, а некоторые говорят, что все зависит от темперамента. Ипохондрики тянутся к черному, а холерики — к зеленому. И при этом и те и другие признают, что темперамент тоже зависит от планеты, под знаком которой родился человек. А есть люди, утверждающие, что все связано со знаменами в пустыне; у каждого колена было свое знамя, каждое знамя имело свой цвет, такой же, как цвет драгоценных камней на нагруднике Аарона. И каждый из сынов Исраэля в глубине души тянется к цвету своего знамени.
Стоит Ицхак в доме, и растирает краски, и смешивает их с водой, и окунает свою кисть, и красит стены и потолок. Зернышко краски этой… не что иное, как прах… способно видоизменить все. Желаешь — ты рисуешь ангелов и серафимов, желаешь — ты рисуешь бесов, духов и ведьм. А так как дни эти — дни работы, а не дни безделья, заставляет Ицхак замолчать свое сердце и предоставляет слово рукам. Теперь уже не увидите вы его, играющим с собаками и пишущим на их шкурах, он занят своим ремеслом, делает дома для их обитателей краше и лучше. Жаль, что среди всех этих домов нет ни единого дома, готового принять его вечером после работы, чтобы он мог отвлечься в кругу друзей. Все то время, что он был занят, — не чувствовал этого. Когда закончилась эта горячая пора и полегчало его рукам, стало тяжко его душе. И когда возвращался он в свою комнату, тоска сжимала ему сердце. В конце концов, прошло время, и победил он свои сомнения, и отправился к рабби Файшу.
А перед тем, как пойти к рабби Файшу, переоделся и вымыл лицо и руки; даже маляр хочет иногда видеть руки свои — чистыми, а самого себя — в опрятном платье. А так как уже наступил вечер, пошел он на рынок купить себе что-нибудь на ужин. Идет Ицхак по рынку и обдумывает, что бы такое ему купить. Тут монеты в его кармане залезают к нему в руку. Эти круглые монеты — катаются они у него в руке и перекатываются из рук в руки. Еще совсем недавно были они в руках Ицхака, а теперь они уже в руках торговца. Что будет делать Ицхак со всей этой купленной им снедью, ведь ее более чем достаточно для одного человека? А между тем есть несколько человек, которые нуждаются в ней, но нет ее у них.
Ривка открыла дверь и встретила его в слезах. Письмо пришло от отца, но хороших известий нет в нем. Он тоже болен и нуждается в милосердии, а когда встанет он с кровати, сделает все, что в силах слабого человека сделать — пойдет к могилам праведников молиться о своем зяте. Пока что это взяла на себя его супруга, но, возвращаясь от могил, поскользнулась и сломала ногу, и вот она лежит больная, и они не могут вернуться в Иерусалим. Чудо свыше, что они благополучно добрались до Цфата, и не стоит испытывать судьбу дважды.
Сидит Ицхак с Ривкой и Шифрой — и каждый из них погружен в печаль. Ицхаку жаль чету стариков; Ривка горюет о своем отце, и матери, и муже; а Шифре жаль отца, и мать, и дедушку, и бабушку, и себя. Вечером вышла она набрать воды из колодца и услышала, как соседка говорила своей приятельнице: «Видели вы эту?! Которая повисла на его шее прямо как ненормальная?» И ясно было, что это сказано о ней. И неужели то, что Ицхак приходит справиться о папином здоровье, дает повод соседкам злословить о ней?
Спросил Ицхак у Ривки: «Как здоровье рабби Файша?» Показала Ривка рукой на его кровать. Посмотрел Ицхак и сказал: «Не изменилось ничего». Повторила Ривка в ответ: «Не изменилось ничего», — и посмотрела туда тоже. Лицо рабби Файша сморщилось и почернело. Глаза его, прежде буквально сверлившие лица собеседников, скользят мимо вас, а ввалившиеся губы шевелятся, как если бы он хотел сказать что-то, но язык не слушается его. Когда собрался Ицхак уходить, вспомнила Ривка о своих соседях и сказала: «Уходишь?» — и посветила ему лампой, прикрывая ее передником.
Часть двадцать первая
СО СТАРЫМИ ДРУЗЬЯМИ
Мир и тишина разлиты над городом, и дома его погружены в покой и тишину. И обитатели этих домов — народ тихий и полагающийся на Бога. Каждый дом освещен, и каждое окно приветствует тебя. И над башнями светит луна. И камни города примирились с тобой, и городские деревья шелестят листвой. И звук — не звук поднимается из земли, и ты идешь за этим звуком. И вот — караван измаильтян прибыл, и их верблюды несут плоды Эрец Исраэль. И кажется тебе, что ты пойдешь с ними, пока не приведут они тебя к твоим праотцам.
Но бывают вечера, когда Ицхак не находит покоя ни дома и ни на улице. Входит к себе в дом — стены дома давят на него. Выходит на улицу — небо и земля тоже мучают его. Если светит луна, сердце его изливается от тоски. Нет луны — все в мире черно для него.
Как большинство неженатых молодых людей, которым тяжело дается одиночество, идет он в Народный дом. Даже Адаму, восседавшему в райском саду, причем ангелы служения стояли, и жарили ему мясо, и процеживали ему вино, сказал Господь, Благословен Он: «Нехорошо человеку быть одному», тем более плохо тому, перед кем не стоят ангелы служения. Идет Ицхак в Народный дом успокоиться немного в обществе людей.
